Читать «Четыре встречи» онлайн - страница 28

Отупение, охватившее ум и душу Марины долго не отступало. Сколько-то дней она жила у Сони, потом в сопровождении подруги, ее мамы и каких-то мужчин, отправилась на Васильевский остров, ходила по конторам, подписывала бумаги, искала дом, заходила в квартиру, проверяла ключи, запирая и отпирая какую-то дверь, и, наконец, оставшись одна в темной, похожей на чулан, комнатушке, улеглась в углу на кусок поролона с шелковистым, красным покрывалом (спасибо Соне с мамой), свернулась в клубок, как могла прикрыла ноги тем же покрывалом, больше-то нечем, и застыла. Думать — сил не было, плакать — слез, и не заснуть — холодно. Так, в глухом забытьи всю ночь и провалялась. На следующий день опоздала на дежурство — часов-то тоже нет. На работу пришла, — а там новость: Марину уволиться попросили. Денег на зарплаты не хватало, санитарок сокращали, оставляли или очень квалифицированных, или хорошо приспособленных к материальной изнанке жизни. Марина ни к тем, ни к другим не относилась. Как говорится, — ничего личного, без обид.

Она и не обиделась. Наоборот, даже вроде успокоилась, будто правильность какую-то подметила: уж ничего — так ничего, такое «ничего», чтоб если и захочешь уцепиться — не за что было. Одежду б и ту отдала… Да только в психушку забрать могут! А может, и правильно, — в психушку-то? С нервами уже лежала, может, — с головой пора? Чего-то не понимает эта голова, не додумывает. Сколько раз ловила себя на том, что для матери чем угодно пожертвовала бы, а случился такой вот казус, и ой! как себя жалко. Но стоило Марине очутиться в темной комнатушке, — пыл самоуничижения утих. Забившись в угол, и кое-как завернувшись в просыревшее покрывало, она погрузилась в бездумную, бездушную недвижность. «На Васильевский остров я приду умирать, — крутилось в голове. — Умирать… Оно бы, может, и лучше… логичнее было бы…»

Предыдущая ее жизнь была осмыслена любовью к матери, старанием разбудить тепло в сердце Варвары Владимировны, которой, вообще говоря, как-то не случалось отогреться с людьми. Красивая, — с зелеными колдовскими глазами, с мраморно гладкой кожей, с точеными тонкими чертами лица, с выразительными ярко-красными губами, — темпераментная, она восхищала, восторгала и сама легко очаровывалась, но потом, вдруг, в секунду, — разуверялась, развенчивала, изобличала, мстила за разрушение собственных иллюзий, никому не прощая своих разочарований. Постоянных подруг у нее не было, так… очаруются, напьются эмоций да разойдутся. Теплых, душевных отношений даже с Анной Ивановной не сложилось. Вот и мечтала Марина по-детски, по-дочернему отогреть материнскую душу, а не смогла. И теперь все казалось бессмысленным: и старания, и надежды, и сама она…

***

Сколько ж в проклятой человеческой природе живучести, что и понимаешь ее бессмысленность, до конца, абсолютно понимаешь, — а сердце бьется, кровь пульсирует, легкие дышат… Говорят, йоги умеют жизнь в себе останавливать. А еще, кто-то говорил, что мысль и чувства «до глубины души материальны» и любое желание правильным чувствованием воплотить можно. «Представь себе, как жизнь покидает тело, внимательно, каждой клеточкой прочувствуй, как все замедляется, слабеет, отказывается жить… Как следует представь…» — учила себя Марина, и однажды легла спать, чтоб уже не проснуться. Может, и стало бы это последним решением в ее жизни, если б ни сон.