Читать «Линни: Во имя любви» онлайн - страница 211

— Но ты говоришь и на хинди.

— Хинди, дари, урду, на узбекском, кашмири, бенгали и панджаби. Я много путешествовал по Индии и по своей родной стране. Я могу говорить со всеми, кого встречаю, кроме ференгхи, иноземцев. Я решил не учиться их языку, хотя различаю некоторые слова.

Патан отвел взгляд от костра и взглянул на меня. Ссадина возле глаза и отек на губе уже почти прошли.

— Твоему языку.

Он снова опустил глаза, но я успела кое-что в них заметить. Что-то, от чего мой страх перед ним прошел. Неужели я все это время его боялась, несмотря на уверенность в том, что меня уже невозможно напугать? Не знаю. Одолевающие меня мысли о Фейт, лихорадка и боль, неуверенность в будущем — последние два дня моя жизнь ограничивалась только этим. Что я чувствовала теперь? Если бы я могла перестать винить себя за то, что не смогла понять, что с Фейт все обстоит серьезнее, чем казалось, что ее все глубже затягивает в пучину отчаяния, то, думаю, я осознала бы, что вовсе не испытываю страха.

Патан прервал молчание, снова взглянув на огонь:

— Ты давно живешь в Индии? Ты выучила хинди.

Он пытался завязать разговор. Как странно все это, подумалось мне, — я сижу у костра где-то возле Кашмира и разговариваю с патаном с северо-западной границы.

— Нет, не очень давно. Полтора года.

Он кивнул.

Мне было необходимо отвлечься от мыслей о Фейт, подумать о чем-нибудь другом.

— Расскажи мне о своем народе — о пушту, — попросила я.

Патан бросил в огонь палку, где она затрещала и зашипела.

— Тут не о чем рассказывать. Сам я из племени гилзай. Мое племя насчитывает около полутора сотен человек. Мы не живем все время на одном месте — лето мы проводим в горах, наслаждаясь прохладой, а на зиму перебираемся в долины. Мое племя занимается разведением овец, и мы торгуем шерстью, выменивая на нее необходимые вещи.

Он замолчал и посмотрел на меня, а затем продолжил:

— Мой народ любит музыку, поэзию и игры. Мы живем незатейливой жизнью.

Но его глаза говорили обратное. Этого человека трудно было назвать «незатейливым». Я подтянула к себе колени, обхватила их руками и положила сверху подбородок.

— А что ты делал в Симле?

— Я ловлю одичавших лошадей на равнинах. Затем объезжаю их и продаю или обмениваю, иногда в Кабуле, а иногда в Пешаваре или на юге Индии. На этот раз я продал небольшой табун в Раджпуре и возвращался обратно в горы через Симлу, чтобы забрать другой табун, ожидающий меня в Кашмире.

— Извини, — сказала я.

— Извинить? За что ты просишь тебя извинить?

— За то, как с тобой обошлись. Это было несправедливо.

Патан, нахмурившись, кивнул.

— Как тебе удалось убежать?

— Они вывели меня из тюрьмы. Чтобы повесить.

У меня перехватило дыхание.

— Расул находился поблизости. Я издал звук — команду, которую он знает и которой подчиняется. Конь порвал веревку, которой был привязан, и бросился на тех, кто меня держал. Они разбежались, спасаясь от его копыт. Я вскочил на Расула. Пока солдаты вывели и оседлали своих лошадей, я был уже далеко.

Воцарилось молчание.

— У тебя есть семья? — спросила я.

— У меня две жены. — Патан склонился над кучей веток для костра, и волосы упали на его лицо. Затем он выпрямился, откинув волосы назад.