Читать «Царский угодник. Распутин» онлайн - страница 33

Валерий Дмитриевич Поволяев

В архивах сохранились донесения так называемых «гороховых пальто», филёров, ведущих наружное наблюдение. Звали филёров «гороховыми пальто» за казённую одежду, а может, и за то, что полицейское управление находилось на Гороховой улице, недалеко от дома Распутина, — за одинаковые сюртуки, пальто и котелки, которые поставляли им, как военную форму, по реестру. Надо заметить, что летучий филёрский отряд, подчинявшийся непосредственно жандармскому управлению, был одним из самых сильных в Европе: филёры работали уверенно, чётко и редко упускали человека, за которым наблюдали.

Каждый филёрский наряд состоял из трёх человек: извозчика, имевшего пролётку с сильной, хорошо накормленной лошадью, и двух топтунов — пеших сыщиков. Работали в две смены — утреннюю и вечернюю, но судя по наблюдению за Распутиным, иногда прихватывали и ночную — он не раз засиживался в гостях до четырёх-пяти часов утра.

Разработки велись подробно, с пристрастием, хотя инструкций о том, как работал летучий филёрский отряд, не сохранилось — сгорели с большей частью архива департамента полиции.

С ипподрома Распутин отбыл расстроенный. Лебедева вначале ехала с ним в одном экипаже, потом пересела на извозчика с куцей, на двух пассажиров тележкой. Рядом с ней привычно пристроилась Агриппина Фёдоровна. Лебедева довезла Агриппину до дома, побыла у неё минут пять, потом остановила мотор — красный, с латунным радиатором «руссо-балт» — и на нём поехала к себе.

Распутин прибыл домой один, раздражённый, усталый, с красными пятнами, ярко рдеющими у него на лице. Оттолкнул оказавшуюся на дороге Ангелину Лапшинскую — плотную женщину с пухлым простоватым лицом, работавшую у него секретарём, — иногда Распутин держал у себя двух секретарей, но сейчас обходился одной Лапшинской, — спросил уже из своей комнаты:

   — Кто мне телефонировал?

Ангелина достала из кармана маленький дамский блокнотик, перечислила телефонные звонки.

   — A-а, пустота всё! — Распутин грохнул об пол вначале один сапог, потом другой. — Пыль, дырки от бубликов!

В комнату он вышел босиком, остановился на прохладном паркете, пошевелил пальцами.

   — И какой чёрт выдумал обувку? — пробормотал он недовольно. — Ходили ведь люди когда-то босиком, в то ещё время, до Христа и раньше, и ходили бы себе, ан нет — сапоги научились шить!

   — Вас тут странные люди спрашивали, Григорий Ефимович, — сказала Лапшинская. — В доме появлялись!

   — Ко мне все в дом ходят. А почему странные? Что за народ?

По лицу Лапшинской проскользнула тень, в глазах возникло что-то боязливое, чужое, она, затрудняясь ответить, по-девчоночьи потеребила оборки на кофте — видно, что никогда раньше не видела таких людей, хотя Ангелина Лапшинская была человеком нетрусливым, воевала в японскую, была сестрой милосердия в Порт-Артуре и в Маньчжурии.

   — Двенадцать человек пришли, женщины, все в чёрном, а главное... — Лапшинская замялась.

   — Ну и чего?

   — Все — безносые.

   — Чего хотели?

   — Вас требовали.

   — Нищенки? Надо было дать денег и вытолкнуть взашей.