Читать «Державный» онлайн - страница 392
Александр Юрьевич Сегень
— Но именно так переводится с греческого имя Фёдор, — возразил бывший Моисей Хануш.
— И я не Фёдор, я — Шольом, — сказал катарх.
— Так с кем же ты разговариваешь? — повторил свой вопрос Муса. — Здесь никого нет, кроме нас с тобой. Ты меня называешь Тёлкой?
Громкий и гулкий голос Мусы, звучание еврейского языка на некоторое время вернули Шольому рассудок. За спиной у Мусы горела менора, горела тускло, но вполне достаточно, чтобы оглядеться и увидеть, что и впрямь их только двое — катарх и Муса. И ещё — чёрный квадрат бездонного колодца, из которого веет чем-то священно-потусторонним — самой смертью. Лаодикией. Чертогом древнего хозяина темноты.
— Куда же она делась? — озадаченно спросил Шольом. — Упала туда?!
— Никто туда не падал, кроме твоего светоча, — с презрительной усмешкой сказал Муса Асим Аваре. — И сюда ты приволокся один.
— Один?! — в голове у катарха всё снова пошатнулось и поплыло. — Не может быть! Она обманула меня! Нет, она не Телка, она всё-таки Рока. Ravasz roka — хитрая лиса. Ну погоди же! Я найду тебя, приволоку сюда и сброшу туда одну!
Он устремился назад, сквозь узкий лаз протиснулся еле-еле, будто успел располнеть за то время, покуда находился при Лаодикии. Нет, не располнел — это сердце вдруг как-то непривычно распухло, распирая изнутри грудную клеть, ставшую тяжёлой, будто построенной из брёвен, а не из лёгких костей.
Безмолвные тамплиеры вновь не издали ни звука, когда он прошёл мимо них. В пещере было почти темно, ибо костёр едва горел, но холод снаружи ещё не успел проникнуть внутрь. Тела, охваченные колдовским любовным пламенем, копошились и стонали, продолжая скотское радение. Катагогия ещё не кончилась.
— Рока! Ты здесь? Рока! — позвал катарх.
Он так и не заметил её, извивающуюся под одним из катагогов. Ему показалось, что здесь её нет. Точнее, в груди у него распирало, и хотелось поскорее на морозный воздух. Да что же это такое творится с сердцем?!
— Сова пролетела! — сказал кто-то ему вслед по-французски.
— Нетопырь! — бросил другой француз.
Не обращая внимания на эти замечания, Шольом выбежал из пещеры. Там играла волынка, было морозно, несколько человек кружились в танце. Трое слуг старательно разгребали длинными граблями пылающие крупные угли и головни костра, равномерно распределяя их по площадке. Болгары и румыны собирались устраивать пляски на углях. Они уже готовились к ним, топоча и сотрясаясь от нетерпения. Угли, рассыпанные на площадке две на две сажени, ярко пламенели в темноте ночи, до рассвета было ещё далеко. Угли, как огромное страшное око, горели во мраке зимней ночи, и Шольому вдруг примерещилось, будто это восстала Лаодикия, озарилась из своего бездонного нутра красным огнём, взъярилась, алкая жертвоприношений.
Граф Шольом приблизился к краю этой пылающей углями бездны и замер, глядя на игру огней, как заворожённый.
Бездна звала его.
Он вдруг чётко увидел в самой середине пылающего квадрата встающую руку, а на руке, на длинном пальце, сверкающий ослепительными лучами перстень.