Читать «Ханство Батырбека» онлайн - страница 33
Георгий Дмитриевич Гребенщиков
— Айда!
Странными звуками наполнялся каменный грот. Лезвия стальных буравов ударялись о камень, а по головкам их лязгающе били молотками, и целый дождь дробных стальных стуков смешивался с тяжким дыханием семи грудей…
— Х-гык-тук, тук-тук… х-гык, тук-тук-х-гык…
Все семеро тесно примкнули к каменной груди гизенка и, кто на коленях, кто на ногах, кто, полусогнувшись, вбивали в нее стальные занозы, кряхтели, когда молоток срывался, сбивая козонок руки, тяжело дышали и исступленно стучались, стучались, как в крепкую дверь, которая никогда для них не отворится… Слабо мерцали за поясами огоньки, бросая в пустую тьму пляшущие тени и освещая черные блестящие зрачки упрямо упершихся в каменную стену черных озлобленных глаз…
Видел Сарсеке, как туго напрягались сильные мускулы смуглых обнаженных тел его товарищей и как черные большие головы в засаленных аракчинах мерно кивали настойчивым ударом молотков… Он бил по своему буру, тяжело дышал и умел унестись мыслью наверх, в степные просторы.
А по соседству, на дне главной шахты, со строгим грохотом падали камни в громадную бадью, и когда она наполнялась, старший из рабочих сильно дергал за веревку, давая наверх знать, что бадья нагружена…
Взвизгивала цепь, и медленно, со зловещим скрежетом, трогалась бадья с места и начинала подниматься… Вот она исчезала в темной трубе шахты и только слала вниз какие-то странные, жуткие шорохи… Рабочие расходились в стороны и молча, напряженно слушали, как бадья идет все выше и выше…
И у каждого в сердце поселялась жгучая тревога: дойдет ли она до верху, не обрушится ли их шахта, сотрясенная грозным падением бадьи…
Киргизы угрюмо молчали, а из русских кто-нибудь тихо, с расстановкой вспоминал:
— Этто, как-то… годов семнадцать назад… В Верном укрепленье землетрясение было… дак, сказывают… человек семнадцать на Воскресенском руднике похоронило… будто бы, которых не задавило, дак с голоду они…
В душе каждого поселялся страх, и умолкали все, напряженно и каждую минуту ожидая грозной развязки…
— На Олекме… тятенька-покойничек сказывал, — говорит молодой еще, но уже состарившийся под тяжестью труда, рабочий, — Дак, будто што вода в одном месте прорвалась… Подземная речка, што ли, оказалась. Дак тоже не успели, говорят, выйти-то…
Сверху доносится знакомый гул: это высыпали руду, и скора легкая порожняя бадья начинает спускаться обратно… И все облегченно вздыхают до следующего подъема…
Бадья пришла с поклажей. В ней на вязанке сена с черствой ковригой в руках сидел конюх Ахметбайка.
Маленький и безусый, с черным сухим лицом, он походил на подростка, хотя ему было уже тридцать лет.
Он добродушно улыбался товарищам, скаля крепкие белые зубы, и говорил скороговоркой:
— Драстий, рабати… Каков поживаешь?.. Мала-мала джерай?
Некоторые улыбались его ломаной речи и говорили, стараясь быть веселыми: