Читать «Кольцо с бирюзой» онлайн - страница 75

— Да.

— Это ранит!

— Да.

— Внешне она вылитая мать, и я люблю ее больше жизни. Но она злит меня так, что ты и представить себе не можешь. Она поклоняется… внешнему! И не знает цену себе. Она подвергается опасности от этих молодых христианских обезьян, которые не знают цену ей. Я видел, как они пялятся на нее, даже когда ее волосы закрыты. Один их взгляд бесчестит ее!

— Может быть, она знает об этом, Шейлок. Джессика не глупая.

— Тогда почему?..

Мадена вздохнул и некоторое время посидел молча. Потом он сказал:

— У меня пятеро сыновей. Я не знаю, как обращаться с дочерями. Но думаю, твоя суровость…

— Ты называешь наш Закон суровостью?

— Я называю наш Закон свободой. Я называю суровостью ненависть.

Шейлок выглядел так, будто его укололи мечом.

— Я хочу сказать, — продолжил Мадена, — что, похоже, ты ненавидишь христиан, с которыми общаешься на Риальто, и делишься с Джессикой своим презрением к ним, как будто хочешь, чтобы она тоже его чувствовала.

— Я говорю ей, чего они стоят, чтобы защитить ее от них. Что она о них думает?

Она считает их молодыми людьми, как и она сама! Ей хотелось бы одеваться, как одеваются их сестры. — Мадена поднял руки, останавливая протест Шейлока. — Я не сомневаюсь в правильности твоих суждений, Шейлок Бен Гоцан. И я верю тебе, что Джессика непокорная. Это твоя святая обязанность охранять ее от мужчин, которые могли бы обидеть ее. Но Левит учит нас любить ближнего как самого себя и…

— Разве я этого не делаю? Я даю пищу голодным в этом гетто. Даже тем беспомощным, которые едят нечистую пишу и никогда не совершили ни одной дневной молитвы. Но мужчины там, — он махнул рукой на восток, в сторону Риальто, — которые обзывают нас собаками и пренебрежительно плюют на нас, — это что, наши ближние?

— Некоторые сказали бы так, — ответил раввин Мадена, поднимая свои кустистые брови.

Шейлок презрительно фыркнул.

— Ты говоришь как христианин. Но они только болтают.

Раввин нахмурился. Его единственный целый глаз засверкал, как горящий уголь.

— Я говорю как кто?

— Ах, рабби, прости меня, — сказал Шейлок с покаянным видом.

— Трудно беженцу, испанскому еврею, обращенному в христианство, некогда принимавшему причастие, уподобиться еврею, сыну Измаила, рожденному в гетто, чья нога ни разу не ступала в церковь.

— Ты прав. Прости меня.

Мадена перестал хмуриться, и его лицо обрело привычную для него мягкость.

— Я прощаю тебя, ближний мой! — сказал он, посмеиваясь. — В Испании евреи делают все, что могут, чтобы выжить. Но, касаясь вопроса любви, я хочу напомнить тебе, Второзаконие гласит: мы должны любить чужестранцев так же, как любим своих ближних.

— Ну, это обо мне, — заметил Шейлок. — Я — чужестранец.

Шейлок покинул молитвенный дом в плохом настроении. У выхода он задержался, засовывая новый кожаный футляр, в котором хранился его молитвенник, под пальто. Он не был от природы суеверным, но все-таки что-то побудило его застегнуть пальто справа налево, чтобы отвратить дьявола, который может явиться с этого зловещего направления.

«Суровый, — сказал раввин. — Это правильное слово?»