Читать «Виталий Лазаренко» онлайн - страница 206

Лазаренко раскрылся в «Махновщине» как актер острохарактерного рисунка и тонкой наблюдательности. Матерый контрреволюционер в его интерпретации властолюбив и вспыльчив, в нем все показное, это позер, играющий роль полководца, а по сути — мелкий трус. И еще одна краска — маниакальная самовлюбленность. Он играл, не впадая в утрировку, и лишь для остроты характерности слегка шаржировал образ предводителя анархистов, играл умно, психологично. Махно в исполнении Лазаренко — личность живая, достоверная, он страшен в своих вспышках гнева и смешон в своей болезненной подозрительности. Как и всякий подлинный художник, Лазаренко углублял авторский текст, обогащал его импровизациями, расцвечивал выразительными деталями, среди них особенно впечатляющими были украинский выговор и хрипловатый, будто простуженный голос. Махно получился «фигурой типической», как было сказано в одной из рецензий.

Александр Николаевич Ширай, замечательный артист цирка, живая летопись нашей арены, в своих неопубликованных воспоминаниях рассказывает: «Лазаренко изобразил Махно именно таким, каким представляли этого авантюриста участники гражданской войны: хитрый, самоуверенный, где можно, нахальный, жестокий, но в момент подлинной опасности отвратительно трусливый. Его не покидала настороженность и готовность оскалить зубы по-волчьи. Впервые он проявлялся в сцене «Гуляй-поле», в разгар беспутства пьяной банды: выходил из роскошного фаэтона и, рисуясь, шествовал от группы к группе; беспокойные маленькие глаза фиксировали, казалось, все. Со снисходительной простотой «равного» принимал он стакан самогона от увешанного оружием бандита и делал выразительный жест, дескать, пью за всю компанию, при этом бесстыжими зенками ощупывал красивых молодок и заставлял их потупиться. И вдруг взгляд его останавливался на чересчур зарвавшемся здоровенном громиле, и тот сразу трезвел и сникал. Ни на секунду Махно — Лазаренко не смешивался с окружающими, не терялся среди них, и внимание зрителей всегда сосредоточивалось на его фигуре».

Незабываемо проводил артист сцену острого конфликта Махно с белым офицером Григорьевым. Наглый вожак банды свирепел, когда посланец ставки обвинял его в бездействии и грабительстве. Чувствуя себя в своем логове вне опасности, взбешенный Махно давал волю разнузданной жестокости и в упор выпускал в соперника всю обойму из маузера. «Трясущимися руками,— продолжает Ширай,— он искал на столе бутылку и лил самогон мимо стакана, когда же его адъютант стал наливать из другой бутылки и послышался звон стекла, Махно, как от электрического тока,

резко оборачивался, и дуло маузера упиралось в грудь адъютанта. «Все долой! — истерично кричал он, опрокидывая стол и щелкая пустым револьвером. Начинался приступ падучей. Сцена вызывала чувство отвращения, гнева, ненависти к бандитскому разгулу...»

Но Лазаренко умел и разрядить мрачную обстановку истинным комизмом. Известно, что «батька» был никудышным наездником — эту его черту артист обыгрывал необыкновенно смешно: «боялся, чтобы его не укусила лошадь, долго не мог попасть ногой в стремя и в седле держался очень комично. Его тщетные потуги выглядеть лихим конником, бесстрашным атаманом доставляли зрителям много веселья...». В эпизоде захвата полустанка, где в ролях обывателей участвовала большая группа клоунов, комическая игра Лазаренко резко выделялась: он не буффонил, подобно им, «а играл, как актер театра, и его исполнению отдавали должное и пресса и многочисленные любители цирка, среди которых были известные московские артисты».