Читать «Виталий Лазаренко» онлайн - страница 205

— Не по мне,— сказал он, возвращая сценарий.— Понимаешь, Махно — человек злобный, истерик, садист. Я такого не сыграю.

Труцци всплеснул руками:

— Матерь божья, да кому же играть, как не тебе?!

— Мало, что ли, у нас хороших артистов. Возьмите Макса, возьмите Якобино.

Не без труда постановщику удалось склонить приятеля:

— Походи на репетиции, ну а если и в самом деле не будет получаться — что ж, поищем замену...

Расчет оказался правильным. Лазаренко загорелся, его увлекла трудность задачи, новизна материала — проникновение в глубь сложного и противоречивого характера «батьки».

Прямых свидетельств о том, как работал актер над образом Махно, сохранилось очень мало. Однако некоторое представление об этом дают косвенные записи. Уцелел черновик-памятка, в ней записано несколько вопросов режиссеру-постановщику пантомимы «Тайга в огне», в которой ему и сыну Виталию позже предстояло сыграть две роли. В этой памятке читаем: «Пункт 3. Как мыслится подача наших ролей? Пункт 4. Есть ли музейный материал? Пункт 7. Связаться с карикатуристом. Пункт 8. Костюм, парик Вите и мне» 1. Даже по этим скупым заметкам видно, каким серьезным было отношение Лазаренко к каждой новой работе. К тому же он всегда отталкивался от своих жизненных впечатлений — ведь он и сам был опален огнем гражданской войны. Именно это и питало его фантазию.

Однако ему долго не удавалось подобрать ключ к образу Махно. Чутьем художника Лазаренко понимал: на цирковой арене трактовать реалистически характер отступника революции, анархиствующего полубандита было бы неверно. Не хотел он и чрезмерного окарикатуривания— сгущение красок сделало бы образ плакатным. Но в какой тональности вести тогда эту роль? На экране и на сцене Махно обычно изображали то круглым дурнем, то опереточным злодеем. Хотелось же сыграть не схему, а человека.

В те дни, когда Лазаренко мучительно искал рисунок роли, он повстречал Маяковского, и поэт пригласил давнего друга на генеральную репетицию «Клопа». Спектакль произвел на клоуна-агитатора огромное впечатление и дал толчок мысли. «Никаких полутонов. Казнить смехом»,— записал он в блокноте.

Начались напряженные репетиции массовых сцен. Многое не ладилось, выходила из строя сложная техника. Все это обескураживало Труцци. Виталий Ефимович не узнавал друга: обычно уравновешенный и сдержанный, Вильямс Жижеттович стал нервозен и раздражителен. «Жена, Эмма Яковлевна, часто уводила его с репетиций в истерике,— вспоминает участник постановки А. Н. Ширай,— и мы сидели притихшие, пока он не возвращался». В этой гнетущей атмосфере оптимизм и юмор Виталия Лазаренко были спасительной отдушиной, он всегда умел разрядить обстановку. «Вокруг него всегда смеялись,— свидетельствует далее Ширай.— Вот подлинно умный артист со своеобразной философией»*.

*ЦГАЛИ, ф. 2(587, огг. 1, ед. хр. 79, л. 54.

*Цит по кн.: Дмитриев Ю. Советский цирк. М., «Искусство», 1903, с. 238.