Читать «Триединство. Россия перед близким Востоком и недалеким Западом. Научно-литературный альманах. Выпуск 1» онлайн - страница 31

Незадолго до нашей встречи с Эренбургом вышел наделавший много шума его роман «Буря». Он был посвящен недавно закончившейся Второй мировой войне в Европе. Оренбург, можно сказать, был непосредственным свидетелем и участником событий от начала Первой мировой войны до окончания Второй мировой.

Мне, отвечавшему в Комитете комсомола за культмассовую работу в институте, было поручено пригласить Эренбурга на читательскую конференцию. Нам хотелось узнать, что он думает о разразившейся новой буре на Ближнем Востоке. Уже тогда ближневосточная политика Москвы начала колебаться, как любили потом подшучивать, вместе с генеральной линией партии. Колебания эти ощущались повсеместно – в идейно-политической борьбе, в органах СМИ и во внешней политике. Отражалось это и на полях сражений Палестинской, а потом и всех последующих арабо-израильских войн. В стенах нашего института сама учеба была настолько политизирована, что даже изучение восточных языков проходило в свете «гениального труда» И.В. Сталина «Марксизм и вопросы языкознания». Концы с концами при таком изучении не всегда сходились.

В стенах нашего института шло изучение почти всех восточных языков. Но о будущем государственном языке Израиля – иврите – не только студенты, но даже преподаватели имели весьма смутное представление. Эренбурга крайне удивила такая дискриминация. Он спросил меня, почему иврит исключен из числа изучаемых в Институте восточных языков. Не услышав вразумительного объяснения, он произнес: «По-моему, ваши наставники делают ту же оплошность, что и сионисты. Они, противопоставляя себя Арабскому Востоку, откровенно предлагают свои услуги Западу. Как бы от этого там не разразилась буря более продолжительная, чем Вторая мировая война». Прогноз его стал сбываться гораздо раньше, чем мы закончили институт. Правда, угрозу надвигавшейся на Востоке бури мы ощутили позже.

В год окончания института назначение на работу за границей получили лишь единицы. При распределении выпускников приоритет отдавался в первую очередь заявкам из военных и других закрытых ведомств. Так как я до этого учился в артучилище, а на последнем курсе уже совмещал учебу с работой руководителя лекторской группы Московского комитета комсомола, на меня поступили сразу три заявки: одна – из ЦК ВЛКСМ, другая – от КГБ и третья – из Генштаба. При первом же собеседовании в КГБ, узнав, что кое-кто из моих родственников во время войны оставался на оккупированной немцами территории, меня забраковали. Представители Генштаба проявили ко мне большую снисходительность как к бывшему курсанту артиллерийского училища и к тому же без пяти минут ответственному работнику комсомола. Через три месяца стажировки в Главном разведывательном управлении (ГРУ) при Генштабе меня, едва ли не самого первого из всех выпускников института, отправили за границу на должность переводчика аппарата военного атташе (ВАТ) при посольстве СССР в Турции. Там мне и пришлось первые три года работать в Анкаре под руководством генерал-майора Н.П. Савченко, а последующие два – в генконсульстве в Стамбуле, где моим непосредственным начальником был вицеконсул, бывалый военный разведчик Михаил Иванович Иванов. Ему довелось до командировки в Турцию повоевать и на крайнем Западе – в Испании, и на Дальнем Востоке – в Японии, где он осуществлял связь с легендарным Рихардом Зорге. Уже по возвращении из командировки мы продолжали дружить семьями. Вместе с моим коллегой корреспондентом ТАСС Вадимом Щенниковым нам удалось подвигнуть Михаила Ивановича на воспоминания о том периоде его работы, которые публиковались потом в журнале «Азия и Африка сегодня».