Читать «Борис Рыжий. Дивий Камень» онлайн - страница 62

Мгновенно сблизились, началась переписка. Борис явился в Питер уже в том же году. Он остановился в маленькой академической гостинице на улице Миллионной, в то время улице Халтурина. Там он пребывал каждый раз, его приезды оформлялись как научные командировки от аспирантуры, не без участия отца, разумеется. В каморке гостиничного номера клубился дым, потреблялись напитки, в основном вино (разное, недорогое) и пиво («Балтика-6», «Портер»), текли пространные речи о поэзии, читались стихи, назывались имена. Бывали в гостях, в компаниях собратьев читали стихи по кругу, импровизировали: строчку — Борис, строчку — Саша. Накопилась куча стихов-посвящений Бориса, претерпевших разные редакции. Ходили в Новую Голландию, на Пряжку — к Блоку, на Литераторские мостки, на кладбище Александро-Невской лавры, где лежат Боратынский, Вяземский, Жуковский. Появился в знакомствах первый иностранец — Ханс Боланд, переводчик, жил на канале Грибоедова, много лет преподавал голландский язык в университете, позже — переводил стихи Бориса.

Конечно же все эти годы блистало и имя Мандельштама, чье «Поедем в Царское Село!» напрямую обыгрывается в «Царском Селе» Рыжего.

Тот же Мандельштам — и в «Элегии» 1998 года:

…И вечно неуместный, как ребёнок, самой природы вечный меньшевик, я руку жал писателям, поэтам, пил суррогат в посёлке приисковом, кутил, учился в горном институте, печатал вирши в периодике. Четыре года занимался боксом, а до того ещё четыре года — авиа-моделированием. Лечился. Пил. И заново лечился. — Ты должен быть авиамоделистом, — мне говорил Сергей Петрович Комов. — Ты должен стать боксёром, — говорил мне чемпион Европы А. Засухин. И приглашал меня в аспирантуру Иосиф Абрамович Шапиро. А некто Алексей Арнольдыч Пурин сказал: вы замечательный поэт. Я жить хочу. Прощайте, самолёты. Висите на гвозде, восьмиунцовки. И крепко-крепко спите под землёй, мои месторождения урана. Стихи, прощайте. Ждёт меня тайга. Два трогательных ангела над драгой.

«Восьмиунцовки», говорю для непосвященных, это такие боксерские перчатки (весом восемь унций).

Рыжий всегда писал многоуровнево, многосоставно — при всей внешней простоте. Здесь мы найдем не только мандельштамовского мохнатого деятеля («Полночь в Москве», 1932):

Где арестованный медведь гуляет — Самой природы вечный меньшевик,

но и отзвук Михаила Кузмина, действительно гениально звучащего:

Венок над головой, открыты губы, Два ангела напрасных за спиной. Не поразит мой слух ни гром, ни трубы, Ни тихий зов куда-то в край иной.

(«Мой портрет», 1907)

У Рыжего есть стишок «Два ангела» (1996):

…Мне нравятся детские сказки, фонарики, горки, салазки, значки, золотинки, хлопушки, баранки, конфеты, игрушки. …больные ангиной недели, чтоб кто-то сидел на постели и не отпускал мою руку — навеки — на адскую муку.