Читать «Мания страсти» онлайн - страница 112

Да, да, он безумен, согласен, но не более чем Бах и сам Господь Бог. Речь в действительности идет о времени, Млечный путь времени, которое подсчитывает само себя — песчинка к песчинке — через каждую подскакивающую ноту, словно секунды, которые отмечает, черное на зеленом, некий счетчик, вмонтированный в инструмент, откуда извлекаются звуки, прямо здесь, перед нами. Время, темп, темпо… «Это вовсе не означает, что восприятие зависит от темпа, — говорил Гулд, — но как раз наоборот: темп не имеет особого значения, коль скоро между музыкальными темами существует некое органическое единство». Нужно забыть, что ты играешь на рояле… Пальцы не думают, а если они мыслят, они «отвратительно-тошнотворны»…

Следовало бы забыть, что ты пишешь? Возможно. «Отчасти тайна игры на рояле заключается в том, каким именно образом удается отстраниться от инструмента».

Однажды Гулд сказал ученикам:

«Никогда не упускайте из виду, что любые аспекты познания, которые являются — или будут — вашими, существуют лишь в их соотношении с отрицанием, то есть с тем, что не существует или представляется несуществующим. Что поражает в человеке более всего и что является, очевидно, единственным оправданием его сумасшествия или его жестокости, так это тот факт, что он изобрел концепцию несуществующего».

Отстранись, отодвинься, как если бы ты и не играл вовсе, как если бы ты даже не слышал себя. Ужас заключается в том, что ты веришь в то, что делаешь, когда ты и вправду это делаешь. Самое главное — никогда не пытайся добиться тишины или пустоты. Это позерство. Напротив, играй, как будто ты посреди шумной улицы, среди криков и воплей… Словно повсюду грохот, отбойные молотки, орущее радио, сирены машин скорой помощи. Гулд сделал это открытие в двенадцатилетнем возрасте, когда горничная внезапно включила пылесос рядом с инструментом, на котором он как раз играл… «Для меня помещениями с лучшей акустикой были как раз те, где я не мог себя услышать».

— Что мы любим? — спросила Дора.

— Фуги, — ответила Клара.

Гулд:

«Фуга вызывает некое первичное любопытство, которое заключается в том, чтобы в соотношениях утверждение — возражение, вызов — отпор, призыв — эхо раскрыть тайну этих неподвижных и пустынных мест, которые хранят ключи человеческой судьбы, но которые, в то же самое время, предшествуют любого рода памяти о его творческом воображении».

Странное определение… «Неподвижные и пустынные места»… Клара как раз вспоминает теперь, что Гулд говорил, как сочиняют фугу, что подтверждено многочисленными доказательствами-примерами, чарующими и изнуряющими одновременно:

«Доходило до того, что в одной-единственной фразе у него было четырнадцать уровней отступлений, оговорок-дополнений, примечаний и примечаний к примечаниям, но он в строгом порядке выстраивал темы и противосложения, и каждую из этих оговорок-скобок закрывал надлежащим образом, заканчивал фразу там, где она была начата… Быть может, существовать одному можно лишь при условии, что принимаешь себя многосложным, множественным, наполненным, но при этом, как в сложнейшей из фуг, должны присутствовать элементы единства: тональность, оркестровка, темп».