Но я жалел о нем…Не раз,Когда, бездействием томясь,В иные дни он проклиналСебя и рок, напоминалЕму о жизни я былойИ память радостных надеждБудил в душе его больной,И часто, не смыкая вежд,Мы с ним сидели до утраИ говорили, и пораВолшебной юности для нас,Казалось оживала вновьИ наполняла, хоть на час,Нам сердце старая любовьДа радость прежняя…ОпятьПереживался ряд годовБеспечных, сча́стливых; светлейНам становилось: из гробовВставало множество тенейЗнакомых, милых…Он рыдалТогда, как женщина, и звалНевозвратимое назад;И я любил его, как брат,За эти слезы, умолялЕго забыть безумный бредИ жить, как все, но мне в ответОн улыбался – этой злойУлыбкой вечною, змеейПо тонким вившейся усам…Улыбка та была страшна,Но обаятельна: онаПротиворечила слезам,И, между тем, я даже самТогда смеяться был готовСвоим словам: благодаряЗмее – улыбке смысл тех словКазался взят из букваря.Так было прежде, и таковОн был до смерти; вечно тверд,Он умер, зол, насмешлив, горд.
7
Он долго тяжело дышалИ бледный лоб рукой сжимал,Как бы борясь в последний разС земными муками; потом,Оборотясь ко мне лицом,Сказал мне тихо:«Смертный часУж близок… правда или нет,Но в миг последний, говорят.Нас озаряет правды светИ тайна жизни нам яснаСтановится – увы! навряд!Но – может быть!Пока темнаМне жизнь, как прежде».И опятьОн стал прерывисто дышать,И ослабевшей головойСклонился…Несколько минутМолчал и, вновь борясь с мечтой,Он по челу провел рукой.«Вот наконец они заснут —Изочтены им были дни —Они заснут… но навсегда ль?» —Сказал он тихо. —«Кто они?» —С недоуменьем я спросил.«Кто? – отвечал он. —Силы!ЖальПогибших даром мощных сил.Но точно ль даром?НеужельОдна лишь видимая цельНазначена для этих сил?О нет! я слишком много жил,Чтоб даром жить.Отец любви,Огня-зиждителя струю,Струю священную твоюЯ чувствовал в своей крови,Страдал я, мыслил и любил —Довольно…Я недаром жил».Замолк он вновь; но для того,Чтоб в памяти полней собратьПути земного своегоВоспоминанья, он отдатьХотел отчет себе во всем,Что в жизни он успел прожить,И, приподнявшися потом,Стал тихо, твердо говорить.Я слушал…В памяти моейДоселе исповедь жива;Мне часто в тишине ночейЗвучат, как медь, его слова.
8
Еще от детства, – начал он, —Судьбою был я обреченСтрадать безвыходной тоской,Тоской по участи иной,И с верой пламенною зватьС небес на землю благодать.И рано с мыслью свыкся я,Что мы другого бытияГлубоко падшие сыны.Я замечал, что наши сныПолней, свободней и светлейЯвлений бедных жизни сей;Что нечто сдавленное в насНаружу просится подчасИ рвется жадно на простор;Что звезд небесных вечных хорК себе нас родственно зовет;Что в нас окованное ждетМинуты цепи разорвать,Чтоб целый новый мир создать,И что, пока еще оноВ темнице тело пленено,Оно мечтой одной живет;И, что лишь враг его заснет,В самом себе начнет творитьМиры, в которых было б житьЕму не тесно…То мечтаБыла пустая или нет,Мне скоро вечность даст ответ.Но, правда то или мечта,Причина грез мох проста:Я слишком гордым создан был,Я слишком высоко ценилВ себе частицу божества,Ее священные права,Ее свободу; а онаДавно, от века попрана,И человек, с тех пор как он,Змеей лукавый увлечен,Добро и зло равно познал,От знанья счастье потерял.
