Читать «Открытие мира» онлайн - страница 907

Потупившись, Беженец исподлобья оглядел вспаханный и засеянный пустырь, огромный, что твое целое сельское поле. Вот уж верно, глаза выскочат, оглядывая эту широкую сторонку–милёнку, поднятую сплошь, как один загон.

Кровь ударила Трофиму в лицо, в глаза, он стал красно–глиняный, как его одежа. Он содрал шапку, швырнул и наступил лаптем.

— О, бувайте прокляты ви, пан Салаш, злодий, рабивник!.. Хлопцы, товарищики ридные, сповидаюсь вперед вами, кажу наиправдывавшую святу правду… Не можно так жыти на билом свите, як живу. Третильник! Поганый свинопас! Саму хребтину, хорбак згинатися, разумный дурень, а ще мово? Та нема трошки мово, дороги товарищики! Усе пана Салаша: зимля, хата… Тилько небо господа бога та Ковбока Трохима. Полызай, Трохим, вин карачиках важко робить, горувати, орать небеса, исти сонце, да поспешаючи давлягись исти… И хата твоя добренька, биленька тамо на небе… Долизешь? Ни? Тик продай усе, що мав, продай маму, тату, и марш до Канады… Тьфу! Тьфу! Пилите сами, пан Салаш, у ту Америку, подався у той Канадой. Я зараз станусь в риднем мисте пид Зборовом!

Дядя Родя обнял Беженца за вздрагивающие плечи, успокаивая.

— Все понятно, Троша, не волнуйся.

— Как не понять! Знакомое! В Америку не ездили, так в Питер… — подхватили мужики и наперебой совали Трофиму кисеты.

Мамки около ребят шептались, переговариваясь:

— До чего довели человека, руки–ноги трясутся…

— Ка–ак хвастался, божился… поверила, думала, богатеющий!

— Известно, слезами обольюся да за то же и примуся…

— И–и, матушка, было, да сплыло! Уж коли Беженца проняло, так и…

Трофим будто не замечал протянутых кисетов, не брал самосада, не набивал трубочку. Лицо его горело пожаром, красные глаза были неподвижны, и только веки дрожали от напряжения. Он точно все еще видел своего пана Салаша и разговаривал с ним.

— Не поцилуваю вашу ручечку, — сказал Беженец. — Не сниму капелюху, ни!

Он с усилием нагнулся к лаптям, взял баранью свою папаху обеими руками, так она была для него сейчас тяжела, поднял трудно над растрепанной головой и, уронив, сильно нахлобучил шапку по сдвинутые брови. Глубоко, с облегчением перевел дух.

— Пашу зимлю… вин таку! — хриплым, сорвавшимся голосом проговорил Трофим, кивая на пустырь, и выдавил из горла короткий, похожий на всхлип, смешок;

— Хы–ы… хы–ы!

Мамки, мужики подхватили этот невероятный смех, сделали его настоящим, густым, раскатистым, как гром. Ребятня от себя невольно добавила переливчатого звона и треска. В ход пошли добрые оплеухи и подзатыльники приятелям и приятельницам, от веселья и еще неизвестно от чего. Шурка насмеялся до икоты. Чтоб ему самому, Беженцу, до вечера, без передыху икалось, до чего насмешил, нарадовал!