Читать «Ремесленники. Дорога в длинный день. Не говори, что любишь: Повести» онлайн - страница 189

Студенцов прикрыл глаза, они у него голубые, не по-мужски ласковые. Тот сослуживец, которого он никогда не жаловал, говорил ему… Он собирался домой, был трудный день, и тот говорил:

«Понимаешь, встретились на Ярославском вокзале.

— Нина, ты?

— Кто же еще?

— В каком вагоне?

— В четвертом.

— Я в шестом.

— Жаль, не могу поведать свои печали.

— Я приду к тебе…»

В поезде мягкие сиденья, располагающие ко сну. Но не спалось, приглядывался к пассажирам — каждый нагружен до предела: палки колбасы, фрукты заморские, в коробках детские игрушки. Он поиграл с ребятами в карты — надоело. Пошел проведать.

«— Ну, что у тебя печального?

— С сегодняшнего дня я москвичка.

— Ха! Поди врать. От мужа сбежала?

— Никуда не сбежала. Все надоело. Сначала, после студенческого безделья, обрадовалась — есть серьезная работа… Потом надоело: не за кем тянуться. Я не ахти какая, а никого сильнее нет.

— Но позволь! Как удалось? Такие рогатки!

— То-то, рогатки. Удалось вот.

— Мужа переводят?

— Что ты! Я бы могла, и предлагала ему перевестись. Да разве поедет! „У меня здесь квартира, я фигура на заводе, а там будешь марионеткой“. Я ему: гляди, деловой какой. Копит на „Волгу“. Я сначала тоже копить помогала, А потом растратила все денежки, к черту… Не хочет, одна поеду. Да и что связывает — привычка. Вот привычку-то труднее оборвать. Поживем отдельно, там видно будет. Надоело все! С работы идешь, как связанная: то надо, это… Одна была бы, может, и не пошла никуда. А тут втемяшится пойти в библиотеку, зарыться в книги, начитаться до одури. А он дома ждет: картошку надо чистить — мне нельзя, я хирург. Я свое белье стираю, песенки пою, а его — сам сможет, так же занят. Посмотрю, не захочет уехать — одна буду жить. Паспорт сегодня получила с московской прописочкой. Не знаю, куда идти: к соседям или домой. Домой придешь, скандал будет. Для него своя работа — лучшее, что есть на свете. Того не понимает, что уже ревнивицей меня сделал…

— Как же тебе все-таки удалось?

— Шесть кило потеряла за это время. Плевать!

— Чары девичьи?

— Чары… Вот на работе обрадуются, что увольняюсь: насолила кое-кому…»

Студенцов достал стопки, плоский пузырек, наполовину наполненный жидкостью. Порылся в столе и выложил пачку печенья.

— Больше ничего нет, дома не готовлю. Будешь разбавлять?

— Разбавленного-то я и в магазине возьму, невидаль! Эх, Коля, твои бы беды да на мою бы голову. Набей морду этому сукину сыну, который о Нинке плохо говорил. Придумал он.

— Я мог рассказать с оттенком. И все же не из пустого возник этот рассказ. Что-то все же было!

— Что-то было… Ни черта не было. Врет он.

Отступление по поводу яркокрасногубых

— Врет он! — решительно сказал Головнин. — Поди, из яркокрасногубых. Расскажу тебе об одном мужике, на лестничной площадке с ним сходимся… Не таращь глаза: курим на лестнице, он, я — курим. Честнейший мужик! И не лестничный разговор, от твоей же Нинки много о нем узнал, сам он не расскажет. Она как услышала, кто это, увидела нас, сообщила: человек — легенда, до сих пор о нем на телевидении вспоминают…