Читать «Ремесленники. Дорога в длинный день. Не говори, что любишь: Повести» онлайн - страница 172

Виктор Флегонтович Московкин

Вениамин Иванович пробыл в Выселках весь день: заходил в некоторые дома, контору колхоза, видели его в магазине, где он, однако, ничего не покупал. Он уехал, не сказав никому, какое впечатление сложилось у него о Шумакове Андрее Андреевиче, трактористе из «Лесных Выселок», двадцати семи лет от роду.

Уходящий год для Андрея Шумакова был хуже злого врага. Можно бы смириться: драконов год, все напасти на мужиков валятся, но Андрей замечал — не на всех одинаково валятся, выборочно. Тот же Генка Белов, приятель и родственник, к примеру, весь этот год прожил, что пташка беспечная. Что ему дракон?

А Андрей столкнулся с этим чудищем еще весной. С тем же Генкой Беловым были они тогда в Шмонине: бабка Степанида просила подбросить из лесу дров.

Вечером из Шмонина выезжали куда как веселые: и бабка не поскупилась, и у самих было. Расхрабрился Андрей:

— Пьем, гуляем! Давай, Генка, в Задуброво махнем. Дедок Павлычев обязан мне, услугу я ему делал.

— Не хватит? — усомнился осторожный Генка. — Поздно и не по пути, завязнем еще… Есть же у нас! — И потряс перед носом Шумакова темной «колдуньей».

Но Андрей уже развернул трактор. В Задуброве у дома Павлычева, стараясь попасть в проулок, лихо рванул меж двух берез. Самого после пот прошиб, когда замерил расстояние между березами, — впритирку прошел трактор.

Тут-то Шумаков оказался на высоте, а вот дальше вывернуть не успел: задел скребком крыльцо павлычевского дома. Не разорил, не смял, просто сдвинул крылечко на сорок пять градусов в сторону двора. В дачных поселках есть такие дома со скособоченными крылечками. Но там от безделья, от желания казаться непохожими, павлычевскому дому такая красота ни к чему. Андрей это понял, когда услышал визгливый голос дедка.

— Дела-а! — криво усмехнулся он, оглядываясь на Генку, бледного, окаменевшего. — Доставай твою «колдунью», может, как уладим.

Перепрыгнули с крыльца на порог сеней через образовавшуюся углом трещину. Тут их дедок встретил — маленький, взъерошенный, трясет над головой кулаками.

— Аспид хищный! — закричал на Шумакова. — Погибели на тебя нету. У-у, сатана! — Рванулся, норовя ухватить за волосы. — Убью!

— Ладно, ладно, — заслоняясь от рук дедка, смущенно говорил Шумаков. — Зови в дом. Уладим…

— Звать! — совсем вышел из себя Павлычев. — Супостат несчастный! В милицию я тебя сейчас позову.

Все-таки вошли в избу. Павлычиха по полу ползает, фотокарточки семейные в кучку складывает: на стенке под стеклом висели, свалились от сотрясения. Лицо у старухи дурное, похоже, перепугана насмерть.

Шумаков налил из бутылки полный стакан. Старался быть веселым.

— Пей, дед, мировую!

Дедок снова затрясся от злости, брызгал слюной. Но какая в нем сила? Толкнул его Шумаков на лавку возле стола, подвинул стакан с красной жидкостью.

— Пей, говорю!

— Насильничать хочешь? — свистящим шепотом спросил дедок. Так зловеще спокойно спросил, что Шумаков снова смутился, на душе стало нехорошо. И дедок подметил это и уже, презрительно глянув на бутылку, рявкнул: — Ты что суешь? А? Дрянью откупиться хочешь? Я на тебя в суд подавать буду! Я тя в тюрьму упеку. Я те покажу, как крыльцы сворачивать.