Читать «Русские исторические женщины» онлайн - страница 229

Петр хотел, чтобы при родах Шарлотты находились и представительницы русского общества, почтенные придворные особы, которые могли бы прекратить своим личным свидетельством возможность распускания басней, хотя бы со стороны «немолчно моловшей своими неистовыми языки» старушки-Москвы, этой «лаятельной вдовицы».

Такими особами назначены были – графиня Головкина, жена канцлера, генеральша Брюс и «князь-игуменья» Ржевская. Они должны были безотлучно находиться при крон-принцессе до самого ее разрешения от бремени.

Но крон-принцесса, не поняв цели распоряжений царя, сочла эти распоряжения оскорбительными для своей чести. Письмо царя она истолковала совершенно в превратном смысле: ей почему-то представилось, что или Петр подозревает ее в чем-то, или что другие могут подозревать ее. Петр не говорит ни о каких подозрениях; он исключительно имеет в виду обставить рождение первенца у наследника престола возможно более торжественным образом, как этого и требовала государственная важность самого этого акта, и придать этому делу наиболее гласности; а Шарлотта думает, что это лично ей не доверяют или боятся, что на нее будут клеветать.

Задавшись такой странной мыслью, крон-принцесса написала царю не менее странное письмо, в каждом слове которого сквозить неумеренная обидчивость: назначение к ней, на время родов, почетных дам – это «не заслуженный и необычный поступок, который для нее чрезвычайно sensible»; это, по ее мнению, «торжество malice»; что от торжества этой «mаliсе» она должна «страдать и наказываться за лжи безбожных людей»; что, напротив, ее «conduite и совесть будут ее свидетелями и судьями на страшном суде»; что она не нуждается в предосторожностях против злых языков; что царь неоднократно обещал ей свой милость, отеческую любовь и заботливость, и что всякий, кто осмелится оскорбить ее ложью и клеветой, должен быть наказан, как великий преступник; что, при всем том, никакая ложь и клевета не могут запятнать ее, крон-принцессу; однако ж, «душа ее скорбит, что завистники ее и преследователи имеют такую силу, что могли подвести под нее такую интригу»; что, наконец, «Бог, ее единственное утешение и прибежище на чужбине, услышит вздохи и сократить дни страдания существа, всеми покинутого».

Ясно, что существо это страдало, но страдало от своего собственного неведения.

Даже в назначении к ней повивальной бабки она видела оскорбление: это была, по ее мнению, «великая немилость со стороны царя», «нарушение брачного договора, в котором ей предоставлено было свободное избрание служителей», что поэтому, если ей дадут чужую повивальную бабку, «то глаза крон-принцессы наполнятся слезами и сердце обольется кровью». Понимая все это как обиду, как оскорбление, притеснение, крон-принцесса просила, чтобы назначению к ней почетных русских дам был дан такой вид, как будто бы она сама требовала этого вследствие отсутствия царя и мужа.