Читать «Русские исторические женщины» онлайн - страница 227

Но мужа опять нет. Свекра тоже не видно. Они оба в финляндском походе.

Возвращается муж на короткое время. Шарлотта не одна.

Но неугомонный свекор опять гонит царевича от молодой жены: надо ехать в Старую-Руссу, в Ладогу; надо распоряжаться насчет постройки судов.

Шарлотта опять одна.

А между тем за границей, на родине Шарлотты и в Австрии, уже поднимаются «плевелы». Распускаются слухи:, что крон-принцесса не полюбилась русскому народу, что она унижена в царской семье, что ей не позволяют даже переписываться с родными.

Но вот русский посол Матвеев пишет из Вены Головкину:

«Из дому императрицы (австрийской) узнал я, что государыня принцесса царевича 6 июня писала в ней частное письмо из Петербурга, отзываясь с великими похвалами о расположении к ней государыни царицы и государыни царевны и всех высоких особ русских, и с какими почестями она, принцесса, была принята при своем приезде. Очень нужно, чтобы ваше превосходительство изволил ей, государыне принцессе, вручить интерес его царского величества и меня, дабы ее высочество изволила к императрице о том особое партикулярное письмо написать и чрез вас на меня прислать, что может принести много пользы интересам царского величества: императрица может сделать все, что захочет, а она ее высочество чрезвычайно любит. Таким образом, государыня принцесса возбудит хорошее мнение о дворе царского величества, покажет, что она у царского величества находится в особой милости и любви, и этим уничтожатся противные слухи, распускаемые злонамеренными людьми, потому что здесь уже много раз подняты были плевелы, будто ее высочество находится в самом дурном состоянии и уничижении от нашего народа, живет в нужде и запрещено ей переписываться с родственниками».

Дипломатическая выдумка Матвеева достигла цели. Шарлотта была хорошо направлена искусной рукой Головкина, и уже в декабре того же года Матвеев слышал в Вене от самой императрицы, что ее сестре, Шарлотте, оказываются в России и милости, и почет, и что она, императрица, и муж ее, Карл VI, чрезвычайно этим довольны: таким образом, интерес царского величества был «вручен» по принадлежности.

Но какова в самом деле была жизнь Шарлотты в России?

Едва ли ей жилось хорошо; но едва ли в этом нехорошем была виновата Россия. Крон-принцесса знала, куда шла и на что шла. Если ей и показались тяжка жизнь в России, то отчасти причиной тут было ее неуменье, ее апатическая, инертная натура и вся сумма неблагоприятных условий, главным образом, обрушившихся на ее мужа, и рефлективно – и на нее.

Хотя царевич и говорил своему духовнику, что жена его «человек добр», но хмельной он не то говорил: «на меня де жену чертовку навязали».

Тут уже нельзя не видеть, что жена была для него не люба, что люба была для него другая женщина – но о ней после.

«Царевич был в гостях, – рассказывал его камердинер – приехал домой хмелен, ходил к крон-принцессе, а оттуда к себе пришел, взял меня в спальню, стал с сердцем говорить: «вот-де Гаврило Иванович, (Головкин) с детьми своими жену мне чертовку навязали: как-де к ней ни приду, все-де сердитует и не хочет со мной говорить. Разве-де я умру, то ему Головкину не заплачу. А сыну его Александру – голове его быть на коле, и Трубецкого: они-де к батюшке писали, чтобы на ней жениться». – Я ему молвил: «царевич-государь, изволишь сердито говорить и кричать; кто услышит и пронесут им – будет им печально, и к тебе ездить не станут и другие, не токмо они». Он мне молвил: «Я плюну на них; здорова бы мне была чернь. Когда будет мне время без батюшки, тогда я шепну архиереем, архиереи приходским священникам, а священники – прихожанам: тогда они и нехотя меня владетелем учинят». – Я стой, молчу. Он мне говорит: «Что ты молчишь и задумался?» – Я молвил: «Что мне, государь, говорить?» – Посмотрел на меня долго и пошел молиться в крестову. Я пошел в себе. Поутру призвал меня и стал мне говорить ласково и спрашивал: «Не досадил ли я вчерась кому?» Я сказал нет. – «Ин не говорил ли пьяный чего?» Я ему сказал, что говорил, что писано выше. И он мне молвил: «Кто пьян не живет? У пьяного всегда много лишних слов. Я по истине себя очень зазираю, что я пьяный много сердитую и напрасных слов много говорю, а после о них очень тужу. Я тебе говорю, чтоб этих слов напрасных не сказывать. А буде ты скажешь, видь-де тебе не поверят: я запруся, а тебя станут пытать». – Сам говорил, а сам смеялся».