Читать «Русские исторические женщины» онлайн - страница 181

«Я тебя породил – я тебя и убью» – вот что говорит это суровое лицо; но на душе все-таки скверно…

То же должен был, надо полагать, чувствовать и третий отец, у которого так же, как у Бульбы и Грозного, безвременно погиб сын, хотя и нелюбимый, от постылой жены, но все же родное детище. Этот третий отец – царь Петр Алексеевич.

И в этой кровавой трагедии – с одной стороны, идее власти родительской, усложненная, как и в первых двух случаях, исторической необходимостью, с другой – протест молодости. Тарас Бульба убивает любимого сына за измену родной земле, измену, выразившуюся в открытой борьбе против отца и защищаемых им прав; Грозный убивает сына за измену историческому обычаю, измену, выразившуюся в протесте против отцовской всесильной власти; Петр, наконец, губить сына за измену его, отцовской, идее, измену, выразившуюся в протесте против суровой воли родителя.

Петр желает, чтобы сын его был тем, чем он сам заявил себя в истории Русской земли, он желает видеть в нем свое продолжение, а сын – и не может, и не желает этого, потому что он, как выражение молодого поколения, невольно перерастал или вырастал из рамок, в которые вдавливал его отец – это несомненно; Алексей Петрович перерастал отца уже тем, что он, как сам признавался в Вене вице-канцлеру Шенборну, ненавидел «солдатчину», что для него были бы более симпатичны иные отношения к своему народу, чем отношения его отца.

И вот, за это непослушание родительской власти отец отдает сына на суд высших духовных и светских властей. Духовные власти постановляют мудрое, хотя уклончивое решение. Они говорят, что Священное Писание предоставляет отцу действовать или в духе Ветхого Завета, или в духе Нового, евангельского: он может простить, как евангельски отец простил блудного сына, как сам Христос простил жену-прелюбодеицу: «сердце царево в руце Божией – да изберет тую часть, амо же рука Божия того преклоняет»… Светские власти поступили суровее: 120 членов суда подписали смертный приговор.

Кто из отцов представляется исторически и человечески симпатичнее и правее – это предоставляется решить разуму и сердцу читателя.

* * *

Том второй

Предисловие

Издавая в свет биографические очерки под заглавием «Русские исторические женщины», мы считали свой труд не конченным, потому что остановились на рубеже, отделяющем старую допетровскую Русь от новой.

В том труде, насколько это было возможно и насколько представлялось эта требовательными мы, собрав воедино отдельные черты русской исторической женщины и цельные исторические женские личности, изобразили их в той полноте и определенности, в какой древняя русская женщина была видима летописцу и историку из-за стен высокого терема и из-за монастырской ограды: не наша вина, если мало была видима древняя русская женщина благочестивому летописцу в его рабочей келье, и оттого с таким бледным и неясно очерченным обликом, попала она на столбцы монастырских хронографов и свитков. Бледной отразилась она на древних свитках и на столбцах летописца – бледной вышла и в наших очерках.