Читать «Художник Оскар Рабин. Запечатленная судьба» онлайн - страница 77

Долгие годы пребывания в инокультурной среде способствовали размышлениям Рабина о собственной идентичности и более четкому ее осознанию. «Я никогда не забываю, что родился, вырос, получил образование в советское время. И если быть честным перед собой, то должен сказать, что художник я советский», – говорил Оскар Рабин. Неожиданно услышать это из уст человека, гражданство которого было аннулировано за деятельность, считавшуюся антисоветской. Но художник прав, отмечая, что «советское – часть русской культуры. И такая основа осталась у меня на всю жизнь». «Журналисты постоянно спрашивают, считаю ли я себя французом или русским. Но я ни то и ни другое, я – советский человек, я полвека прожил советским человеком», – подчеркнул он в беседе с Владиславом Давидзоном. «Русский язык для меня – единственный язык, который я вообще-то знаю», – напомнил он Владимиру Добровольскому. «Во мне живет язык русский, русская культура – живопись, литература, музыка. И, конечно, российская природа. Но и Францию, особенно Париж, из своей жизни не вычеркнешь», – объяснял он Наталье Дардыкиной. В разговоре с Юрием Коваленко Рабин признался: «В парижских видах я где надо и не надо прорисовываю Эйфелеву башню, чтобы мне не говорили, что это Москва. А по колориту, по состоянию, по настроению это, конечно, не французский Париж».

Альбом «Оскар Рабин. Картины, рисунки», выпущенный к персональной выставке художника в Меце, Франция (Paris: A&C Projects, 2010). На обложке – фрагмент картины О.Я. Рабина «Смерть селедки», 2009 г.

Насколько известно – единственный аукционный каталог, на обложке которого была помещена работа О.Я. Рабина (фрагмент картины «Эмигрантский натюрморт», 1990 г.). Аукцион состоялся в Париже 8 марта 2013 г.

«Конечно, французского менталитета у меня нет. Чтобы понимать Францию, здесь надо родиться. Эту страну я воспринимаю лирически, а не критически. Я доволен своей жизнью, хотя и понимаю, что и здесь трагедий очень много». «Да я и не пытался превратиться во француза, понимая, что не смогу переломить, изменить себя. Этого не требовалось. Франция тем хороша, что в ней все уживаются, находят нишу. Мы с женой много времени проводим в мастерской, работаем, рисуем. В Париж выходим, как в театр. Больше на других посмотреть, нежели себя показать. Если и играем роли, то в массовке», – с удивительной скромностью, но весьма объективно говорил о себе Оскар Рабин. «Когда я ухожу из своей мастерской, где всегда со мной родные и близкие люди, даже те, что далеко, и оказываюсь на улице, то становлюсь зрителем в огромном театре. На сцене – актеры: полицейские, клошары, гарсоны в кафе, музыканты в метро, уличные импровизаторы – все они представляются мне участниками представления в роскошных городских декорациях. И, поверьте, меня этот театр очень занимает и бодрит. И на отдыхе, на Корсике, – свой театр. А в деревне вместо парижских декораций природа дарит другие: лес, горы, поля с гуляющими коровами». Французская деревня соединилась в памяти с Софронцево, а Париж – с Москвой, и появились новые картины, которые не только по стилистической и композиционной манере не могли быть созданы никем другим, кроме О.Я. Рабина, но и которые не могли бы появиться, не будь этих нескольких десятилетий жизни в эмиграции.