Читать «Художник Оскар Рабин. Запечатленная судьба» онлайн - страница 75

Прежде Оскар Рабин воспринимался современниками как человек, подчиняющий все, что он делает, своей интеллектуальной воле. «В его работах нет ничего от нашей русской расхлябанности и безответственности, напротив – он отвечает за все, от качества грунта до строго найденной подписи, – констатировал Лев Кропивницкий. – Он рационалист. Всякая случайность чужда ему. Все, что он делает, должно быть создано им. Состав краски и характер деформации, очередной экстравагантный прием и общий живописный эффект. Он никогда ничего не упускает. И не ищет вдохновенья. Он заставляет себя работать ежедневно в определенные часы и почти без неудач». Но с годами художник изменился, и теперь, по его словам, эмоциональная составляющая имеет для него большее значение, чем когнитивная: «Я вот так стараюсь что-то рассказать. И не столько даже рассказать, сколько для меня все-таки важнее, чтобы какой-то вот контакт душевный установился между мной и тем, кто смотрит картину», – говорил он, беседуя с ведущей программы на радиостанции «Эхо Москвы». «Мне хочется передать то, что я переживаю, чувствую сердцем. Чтобы это немножко перешло в картину, чтобы какая-то часть людей – небольшая, я не претендую на отклик миллионов, – увидев картину, поняла мои чувства. Как в музыке – пойди объясни, почему эта мелодия тебя трогает. У Окуджавы хорошо сказано про скрипача, который умел в душе разжигать костер, извлекая звуки “из какой-то деревяшки, из каких-то бледных жил”. Мне кажется, что и у меня это не часто, но иногда получается», – смиренно сформулировал художник свои чувства в одной из бесед с Юрием Коваленко. «Находятся люди, которым просто родственно то мое состояние, то мое чувство, которое я испытывал и пытался передать в своих работах. И тут не обязательно объяснять сюжет, не обязательно объяснять персонажей, которые в этих картинах присутствуют, предметы, которые, может быть действительно несколько специфичны. Есть само состояние и настроение этих вещей… В общем, люди-то все одинаковые, чувства-то у всех одинаковые – и грусть, и радость», – добавлял он на русском языке в ходе интервью для французского радио.

«Для меня лично творчество (почему я и ставлю его на первое место, а внешние формы – на второе) – как молитва Богу, – признался Оскар Рабин в беседе с искусствоведом Андреем Ерофеевым. – Это мой способ молиться <…> то, к чему человек обращается, когда он наедине с собой». С годами требовательность художника к себе лишь возрастает, и, несмотря на то большие персональные выставки прошли и в Третьяковской галерее, и в Русском музее, у него не возникает желания почивать на лаврах. «Иногда бывает такое состояние, я не знаю, как его назвать, но буквально понимаешь, что если сейчас возьмешь кисть, то просто испортишь все, что делал до сих пор. Конечно, когда я начинал, был молодым, я и физически, и морально мог работать гораздо больше, – рассказывал Оскар Рабин в большом интервью. – А сейчас уже такой груз за плечами, у меня уже, наверное, больше полутора тысяч картин (я рисунки не считал) – это все, по-видимому, где-то откладывается – и больше к себе придираешься, больше претензий. И в общем скорее неприятности себе устраиваешь от всего этого. Но в какой-то момент это вознаграждается тем, что что-то все-таки выходит. Тогда, конечно, на какое-то время жить становится лучше. Но потом все начинается сначала»…