Читать «Братья с тобой» онлайн - страница 109

Он раздражал ее всё больше. Нет, пусть себе трясется, а идет. До седых волос дожил, а трясется, как ребенок.

— Зверя боюсь, — сказал он, сузив глаза.

— Какие тут звери! Шакалы. Так они же сами боятся людей.

— Чекалы не страшные. Тут барсы бывают. А на двоих он не нападет.

«Завхоз» умолял ее долго, но безрезультатно. Маше даже не было его жалко. Трус, пусть пересилит себя и идет. Ничего не случится. Ценностей с ним нет, чтобы кому-нибудь было интересно его ограбить. Да и некому. Трус.

Он чуть не плакал. Видел, что ее не пронять.

Сунув руку в карман, он достал связку ключей, больших я маленьких. Ключи резко зазвенели в ночной тишине.

— Под суд пойду. Нет у меня силы одному идти через горы. Да я — что! Вот они без меня… Ведь у меня ключи от всех складов на фабрике. Например, сахар отпустить, муку, эссенцию. На воскресенье с собой взял, я ж отвечаю. Стоять будет фабрика, пока я не приду. А завтра раньше чем к полдню в город не попадешь. Пять часов простоя. Вся фабрика.

Маша сняла с левой ноги босоножку и стала булыжиной подбивать торчащий гвоздь. Подбив, надела, взяла на плечи рюкзак и, тяжело вздохнув, пошла вперед.

Он шел сзади и лепетал слова благодарности.

Горы расступались, словно кто-то отодвигал с дороги огромные декорации: фирюзинское ущелье было красивым. В лунном свете горы были неправдоподобны: зеленовато-белые, и какие-то мохнатые, черные там, где лежала тень. Огибая придорожные камни, спутник Маши шарахался от неожиданности, — прямые черные тени на дороге были похожи на расщелину, на пропасть. Лунный свет, огромные камни, седой кустарник на склонах — всё это было театрально красиво.

Откуда-то выпрыгнула речонка и зажурчала, зашумела, стукаясь сослепу о неровные каменистые берега, брызжа и торопясь напропалую вперед. В ущелье стоял оглушительный шум от бегущей воды, от птичьих странных ночных голосов и от цикад, — их были миллионы, этих ночных скрипачей. За купами деревьев, где-то в сухом кустарнике, по-старушечьи пересмеивались шакалы.

— Вы не ашхабадка? — спросил попутчик.

— Эвакуированная. Из Ленинграда.

— Из Ленинграда! Боже мой! Вам можно гордиться. Что там делается, что они терпят, как держатся! Я был в Ленинграде, — он поправил свободной левой рукой ворот рубашки, словно стараясь придать себе более приличный вид. — Я был в нем три дня. В двадцать седьмом году. Какой город!

— Ну, он совсем не такой, каким был в двадцать седьмом…

Маша рассказывала о Ленинграде, как бы проверяя себя, не забыла ли чего. Она опять шла по набережной, от моста Лейтенанта Шмидта до самого Смольного, и припоминала дом за домом. Не высох ли виноград на доме, выходящем на Лебяжью канавку, — прежде этот дом весь был оплетен диким виноградом. Цела ли решетка Летнего сада, — решетка, которая всегда казалась ей воплощением музыки в граните и металле. А подальше, на углу Гагаринской, есть такой дом с мраморными подоконниками наружу. Есть или был?.. Она мысленно подсчитывала знакомые дома Ленинграда, словно свое богатство, словно Скупой рыцарь свои золотые монеты. Или не так? Нет, не так, безусловно! Нет, свой город она любила иначе. Так, как любят не вещи, не предметы а живое, людей.