Читать «Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Возмездие. Том 4» онлайн - страница 29

Однажды ночью, не восстанавливая ритма, сердце стало биться очень слабо. Температура понизилась. Я почувствовал, что умираю. Было часа три ночи, на улице воры с ножами охотились за последними прохожими. Матросика не было дома — он работал преподавателем физкультуры в районе и находился в отъезде. Его хорошенькая жёнушка, очень гордившаяся, что я на французский манер называю её Мими, оделась, сунула в рукав нож и побежала искать врача и дать телеграмму Анечке. Доктор пришёл, но беспомощно развёл руками, и наутро прибыла порывистая в добре и зле Лина с продуктами и огромным ночным горшком, а после рабочего дня — Анечка. Лина уехала, а Анечка осталась. Мы переговорили, и наутро она позвала из ЗАГСа старичка для регистрации брака и молодую девушку для записи завещания на случай смерти (я хотел оставить Анечке доверенность на получение всех своих вещей и денег по реабилитации).

12 марта произошла замечательная сцена: старичок, хмурясь, поздравляет с браком, девушка, всхлипывая и сморкаясь, строчит завещание, жених закатил глаза в забытьи, невеста у его ног поникла в изнеможении, а у дверей рыдают два свидетеля — дородная старуха-хозяйка и черноокая Мими!

Среди общего смятения я неожиданно заснул: это внезапно восстановило нормальный ритм сердца. Спал сутки. Провалялся неделю. Потом встал, как будто после сыпняка, — худой, слабый, равнодушный ко всему.

А 6 апреля получил телеграмму:

«Поздравляю реабилитацией феврале срочно выпишись Александрова уедем воскресенье вместе обнимаю. Аня».

Глава 3. Два года без улыбок

В Москве дела пошли неважно.

По закону Анечка имела право на прописку с мужем у Лины, потому что до ареста комната была её, и мебель, постельное бельё и многие другие вещи принадлежали ей и Сергею. Но Сергея не было, был я, и Лина с Зямой решительно возражали против нашего вселения и прописки. Достаточно, что они хоть встретили меня до приезда Анечки с Волго-Дона. Отдыхать было некогда, надо было спешить устраиваться. Я отправился к Нюсе, сестре Ксении, с которой я с Женькой Кавецким когда-то хоронил в Анапе их мать, мою тётушку.

Нюся была замужем за И.Г. Коганом, известным в своё время биологом и прогрессивным общественным деятелем, умершим от рака ещё в двадцатых годах. Он был одним из основателей Института экспериментальной биологии, и поэтому вдова получила там в виде помощи место заведующей складом с недурным окладом. У Нюси было два сына — чёрненький и шустрый Шурик, похожий на еврея и считавший себя русским, и белокурый увалень Стёпа, считавший себя евреем. Оба добровольно пошли на фронт и были убиты: Шурик под Москвой, сразу же после вступления в первый бой, а Стёпа получил несколько ранений, с мучениями провоевал всю войну, в звании капитана дошёл до Берлина, где демобилизовался и был раздавлен насмерть пьяным советским шофером. После Стёпы остались тяжелобольная жена Наташа и дочь Ольга: Наташа недвижно лежала в постели рядом со зловонной парашей, Ольга валялась на диване и вышивала: она была ученицей последнего класса средней школы, комсомолкой и лентяйкой. За детей, на больную невестку и несовершеннолетнюю дочь, Нюся получала из собеса пенсию.