Читать «Быть Сергеем Довлатовым. Трагедия веселого человека» онлайн - страница 287
Елена Клепикова
– За продюсеров.
– За лучших из лучших, – говорит он вдруг, но я тут же вношу корректив:
– За лучших из худших.
Это ближе к реальности, даже если мы лучшие.
На панихиде нашего общего друга Саша вытащил неизвестно откуда флягу и предложил мне хлебнуть из нее. Я отрицательно покачал головой.
– Покойник бы не отказался, – сказал Саша и кивнул в сторону гроба.
Народу на панихиду пришло мало, что естественно – покойнику было 68, и наше поколение стремительно редело, а кто нам еще годится в друзья-приятели-плакальщики, кроме ровесников? Вот я и припомнил по ближайшей аналогии джондонновское «По ком звонит колокол» и, будучи на пару-тройку лет моложе покойника, последнюю строку тютчевского стихотворения на смерть старшего брата: «На роковой стою очереди».
– Поколение сходит, – шепнул я Лене Довлатовой, которую Юра Магаршак, представляя ее аудитории, назвал «Сергей Довлатов сегодня».
– Уже сошло, – поправила она меня.
– Центровики ушли, – уточнила Лена Клепикова, имея в виду Сережу и Осю.
Отправились в «Анджело», где классная
– Уж если поиметь, то королеву, – говорит Саша, давая каждому понюхать из своего бокала (опять двадцать пять – в реале другой глагол). – Пахнет виноградом.
– Из виноградного жмыха.
Пригубил – на вкус приятнее, чем другие национальные водяры типа саке или узо.
По ассоциации вспоминаю Бродского – одно из лучших из его нелучших эмигрантских стихов:
Не хило.
Тут повадилась мне звонить из Нью-Хэмпшера моя одноклассница, с которой никогда особенно близок не был и потерял сразу же после школы, а не видел, считай, полвека. Прочла «Трех евреев», купила еще несколько моих книг, спрашивает, я все такой же слегка кругленький, брови все еще срастаются, кожа все такая же тонкая, как у хирурга? – да, да, да, но откуда она знает про кожу, которая у меня тонкая до прозрачности? Это же надо быть такой тогда приметчивой, а теперь еще и памятливой.
Поздравляет с Новым годом. И рассказывает, что с ней приключилось. Повезла в Петербург урну с маминым прахом, а вернулась уже из Израиля, где приходила в себя и делала уколы против бешенства: на еврейском кладбище ее повалили на землю и искусали шесть одичавших псов.
– Понимаешь, меня за всю жизнь пальцем никто не тронул, а тут…
– Тебе повезло – могли загрызть насмерть.
– Я лицо и шею руками прикрывала, потом сторож прибежал, из бомжей. Там такое запустение… евреев почти не осталось. Подошла к памятнику Антокольского – ну, знаешь, там, где он в окружении своих скульптур…
Такой же в Осло – Ибсену: в центре он, а по сторонам его герои.