Читать «Россини» онлайн - страница 65
Арнальдо Фраккароли
Все возмущены, протестуют.
— Ничего не говорит?
— Но это же райская музыка!
— Да это же самый великий композитор на свете!
— Какой же он великий, если то и дело освистывают какую-нибудь его оперу! — не сдаётся человек в табачном плаще.
— Может быть. Только те же самые люди, что освистывают его на премьере, на следующем спектакле аплодируют ему. Россини — это чудо!
— Да какое там чудо! А его музыка? Адский грохот, оркестр заглушает голоса...
Это уже похоже на скандал — все возмущённо кричат.
— Как! Как вы смеете так говорить! Это же слава Италии! У маэстро в душе звучит та самая музыка, которую мы все носим в наших сердцах, но не умеем выразить, это маэстро, который поёт за всех нас! В его музыке есть всё. Мелодия...
— Юмор.
— Отвага.
— Драматичность.
— Веселье.
— Страсть.
— Любовь! — вздыхает пухленькая модисточка.
Теперь уже взрывается табачный плащ:
— Да вы с ума сошли! Всё это — у Россини? Глупости! Просто заблуждение, оно пройдёт так же быстро, как появилось.
И начинает выступать против Россини, критиковать его музыку и оперы. Некоторым слушателям даже кажется, что он употребляет доводы и выражения, которые они уже читали где-то в газетах, у критиков-педантов. А потом он начинает напевать (красивым голосом, ничего не скажешь!) действительно плохую музыку, скучную, глупую. И говорит:
— А знаете, кто это написал? Россини. Но разве это музыка? Это же какое-то брюзжание, старческий кашель, кошачье мяуканье, блеяние овец, вопли ферминга...
— Чьи... Чьи вопли?
— Ферминга. Это разновидность голубого льва в Месопотамии. Разве это музыка? Такую чепуху мы все умеем писать, и даже получше. Музыка, дорогие господа, — это вещь куда более серьёзная, такая серьёзная, что...
И он ещё полчаса объясняет всем, что такое музыка, пользуясь аргументами, которые обычно приводят против Россини его противники. Нельзя восставать против традиций, нельзя писать комические оперы, которые отличались бы от тех, к которым нас приучили великие композиторы-неаполитанцы, не нужно ничего изобретать, потому что всё уже изобретено. А все эти разговоры о мелодии, пылкости и вдохновении — чепуха. Главное — нужно знать правила, следовать им и никогда не нарушать, а Россини не знает правил, не знает музыки, ничего не знает.
Раздаётся такой взрыв возмущения и негодования, что кучер тормозит, подумав, не ссорятся ли пассажиры. Синьор с резким голосом (наверное, нотариус или врач) кричит человеку в плаще табачного цвета:
— Да кто вы такой? Да как вы позволяете себе так грубо критиковать нашего нового музыкального гения? Какое вы имеете право так говорить? Вы что — маэстро, музыкант, композитор, певец, виртуоз?
Ожесточённый спор ещё долго продолжается в полутёмной карете, подпрыгивающей на ухабах. На почтовой станции, куда она наконец прибывает, карету встречает группа людей. Какой-то господин спешит открыть дверцу и очень любезно интересуется:
— Глубокоуважаемый маэстро Россини приехал?
Один из пассажиров поднимается с места: