Вот что этому вслед стихотворцем радивымБыло явлено всем в его слове правдивом:Светлый день отснял и покровом густымСкрыл его полыханье полуночный дым,И луною, чтоб радовать смертные очи,Приукрасился сумрак спустившейся ночи.На переднем краю всех частей войсковыхДо утра были зорки глаза часовых.Караулы кружили, как жерновы. В скалахКуропатки кричали. Немало усталых,В тяжкой дреме узрев боевого слона,Застонав, пробуждались от страшного сна.Отдыхало бойца распростертое тело,Но забвенье к нему все ж прийти не хотело.И молились в тиши все войска, чтоб текла,Бесконечно текла полуночная мгла,Чтобы день заслонила она им собою,Чтобы долго не звал он их к новому бою.А цари размышляли, томительный гневДруг на друга в безмолвии преодолев:«День взойдет, о своем вспомнив светлом начале,Чтоб от черного белое мы отличали, —И мы рядом поедем… На кратком путиК примерению путь мы сумеем найти.Повод к поводу, между войсками по лугуПроезжая, мы дружбу изъявим друг другу».Но советники Дарию дали совет,Угасивший благого намеренья свет.Не воспринял никто столь возможного блага.Царь услышал: «Сражайся! Победна отвага!Ведь румиец поранен. В борении с нимПревосходство бесспорное мы сохраним.Выйдем завтра на бой. И в сраженье упорномВсех уложим румийцев на поле просторном».Так сказали одни, а другие мужиПредлагали дорогу уловок и лжи.Два злодея за битву свой подали голос:«Не падет ни один с повелителя волос!»Но и царь Искендер под луной, в тишине,По-иному подумал о завтрашнем дне.Может статься, что двух полководцев дорогаЕго храбрости — все ж неплохая помога.И открыл он соратникам душу свою:«День взойдет, и мы завтра в Мосульском краю,Вновь приступим к достойному славному бою,Мышцы нашей души укрепляя борьбою.Если мы победим — мы над миром царим.Если Дарий — то царство возглавится им.Судный день всем живущим неведом грядущий,Все ж на завтра его нам назначил всесущий»,И лежали бойцы, видя страшные сны,Предвещаньем и ужасом темным полны.Двери света раскрылись над ближней горою,И блеснула вселенная новой игрою:Просо звезд замесив, мир украсивши наш,Испекла она в небе горячий лаваш.И войска задрожали, что тяжкие горы,И в смятенье пришли все земные просторы.Царь из рода Бахмана, восстав ото сна, Чтоб удача была ему в руки дана,Чтоб для боя ни в чем не сыскалось помехи, —Осмотрел все колчаны, щиты и доспехи.Сотни гор из булата воздвиг он, и кладОн решил сохранить между этих оград.Кончив с правым крылом, озаботился левым:И оно для врага станет смерти посевом.Крылья в землю вросли. Был придержан их пыл.Недвижим был железный, незыблемый тыл.Царин стал в сердцевине отряда, и, вся,Возвышалось над ним знамя древнего Кея.Искендер взял на бой свой нетронутый меч;К смертной схватке сумел он его приберечь.Всем храбрейшим, овеянным воинской славой,Приказал он идти у руки своей правой.Многим лучникам, левой стрелявшим рукой,Быть он слева велел. И порядок такойОн назначил для тех, кто и службой примернойИ всей силой — охраною был ему верной:Вкруг него встать стеною, — не то, что вчера.Был он — словно булат, был он — словно гораОгласился простор несмолкаемым криком.Небеса возвестили о гневе великом.Зарычала труба, как встревоженный лев.Смелый змей заплясал. И заплакал напевИсступленно вопящего тюркского ная,Все сердца страшной дрожью дрожать заставляя.На слонах загремели литавры, — и в НилНе один, ужаснувшись, нырнул крокодил.Завопила труба, — и у лучников многихНа бегу подкосились от ужаса ноги.Грозный треск от пустых барабанов пошел,И качнулись все горы, зазыблился дол.Копья были в жару, — и, как будто в недуге,Чтобы воздух глотнуть, пробивали кольчуги.Ливень стрел стал неистов и был он таков,Что про дождь свой забыла гряда облаков.Два кровавые моря взыграли. ПовсюдуВидел воин тюльпанов багряную груду.О циновке своей многоцветной земляПозабыла, по ветру ее распыля.Ртуть мечей засверкала в клубящейся мути,Разбегались бойцы с торопливостью ртути.Столько копий булатных вонзилось в тела,Что в горах за скалою дрожала скала.Так, врубаясь, мечи скрежетали от злости,Что рассыпались гор загремевшие кости.Столько стрел в колесо небосвода вошло,Что оно быть поспешным уже не могло.Так стремились к устам остроклювые дроты,Что устам и дышать уж не стало охоты.Стали копья шипами запретных оград.А щиты — словно тесный тюльпановый сад.Всех настиг Судный день, страшный День воскресенья!И не стало исхода, не стало спасенья.Столько всадники яростных бросили стрел,Что швыряли колчан: он уже опустел.И тела громоздились потомков Адама,И работала смерть, и быстра и упряма.О себе на побоище каждый радел.Кто подумал о том, сколько брошенных тел!Кто в одежде печали готовится к бою?Только синий кафтан под кольчугой иною.Речь прекрасная, помню, была мне слышна, —Кто-то мудрый сказал: «Смерть на людях красна».Смерть убьет одного, а заплачет весь город.Разорвет на себе он в отчаянье ворот.А весь город умрет где-то там вдалеке, —И никто не заплачет в глубокой тоске.Столько мертвых простерлось на горестном лоне,Что пред страшной преградою пятились кони.И на Тигре кровавом, как желтый цветок,Отраженного солнца качался челнок.Но румийские копья в сраженье сверкалиГорячей, чем заката багряные дали.Меч иранский, сражаясь, так жарко сверкал,Что согрел сердцевину насупленных скал.Так враги развернули меж грома и гулаСудный день на прекрасной равнине Мосула!Рассыпались отряды иранцев, и прахВсю равнину покрыл. Был один шахиншах.Позабыло о нем его войско. УпорноПродолжалась борьба. В поле стало просторно.Нелюбим был придворными Дарий — и онИх заботою не был в бою окружен.И внезапно, мечами ударив с размаху,Нанесли двое низких ранение шаху.Наземь Дарий повергся. Его не спасут,Над смятенной землей Страшный начался суд.Сотрясая простор, пало дерево Кея.Тело, корчась, лежало, в крови багровея.Тело мучилось в горе, в нежданной беде.Светоч с ветром не в дружбе, — они во вражде.Поспешили убийцы к царю ИскендеруИ сказали: «Мы приняли должную меру.Мы зажгли наше пламя, не хмурь свою бровь,Для тебя мы властителя пролили кровь.Лишь удар нанесли, — и прошло его время.Он целует теперь твое царское стремя.На него погляди, больше нет в нем огня,Омочи его кровью копыта коня.Мы исполнили все, что тебе обещали,Ты нам повода также не дай для печали:Передай в наши руки обещанный клад,Мы стоим в ожидании щедрых наград».Искендер, увидав, что два эти злодеяНа убийство владыки пошли, не робея,Что при них и ему безопасности нет, —Пожалел, что он дал им свой царский обет.Каждый мощный, узрев, что с ним равный во прахе,Неизбежно пребудет в печали и в страхе.И спросил Искендер: «Изнемогший от ран,Где простерт покровитель народов и стран?»И злодеи туда привели государя,Где ударом злодейским повержен был Дарий.Искендер не увидел, взглянувши вокруг,Ни толпы царедворцев, ни стражи, ни слуг.Что пришел шахиншаху конец, — он увидел,Что во прахе был кейский венец, — он увидел.Муравьем был великий убит Соломон!Перед мошкой простерся поверженный слои!Стал подвластен Бахман змея гибельным чарам.Мрак над медным раскинулся Исфендиаром.Феридуна весна и Джемшида цветникУничтожены: ветер осенний возник!Где наследная грамота, род Кей-Кобада!Лист летит за листом, — нету с бурею слада!И спешит Искендер, вмиг покинув, седло,К исполину во прахе и хмурит чело,И кричит он толпе подбежавших придворных:«Заточить полководцев, предателей черных,Нечестивцев, кичливых приспешников зла,Поразивших венчанного из-за угла!»И склонился к царю, как склоняются к другу,Расстегнул он его боевую кольчугу,Головы его мрак на колен своих светПоложил, — и такому участью в ответМолвил Дарий, открыть своих глаз уж не в силах:«Встань из крови и праха. Не чувствую в жилахЖивотворного пламени. Пробил мой час.Весь огонь мой иссяк. Мой светильник погас.Так ударил мне в бок свод небесный недобрый,Что глубоко вдавил и разбил мои ребра.О неведомый витязь, свой бок отстраниОт кровавого бока. Ушли мои? дни,И разодран мой бок наподобие тучи»Все ж припомни мой меч смертоносный, могучий…Ты властителя голову трогать не смейИ не смейся: судьба: насмеялась над ней.Чья рука протянулась, дотронуться смея,До венца, — до наследья великого Кея?Береги свою длань. Еще светится день,Погляди: это — Дарий… не призрак, не тень.Небосвод мой померк, день мой бледный недолог,Так набрось на меня ты лазоревый полог.Не гляди: кипарис распростертый ослаб.Не взирай на царя, — он бессильней, чем раб.Не томи состраданьем: я в узах. Я пленный.Лишь в молитве меня поминай неизменной.Я — венец всей земли. Смертной муки не множь:Если я задрожу, — мир повергнется в дрожь.Уходи! И, заснув, я все связи нарушу.Праху — тело отдам, небесам — свою душу.Смерть близка. Не снимай меня с трона, — взреветСтрашной бурей вращающийся небосвод.Истекает мой день… Уходи! Хоть мгновеньеОдиночества дай… Мне желанно забвенье.Если вздумал венец мой, себе на беду,Ты похитить, — помедли! Ведь я отойду.А когда отрешусь я от мира, — ну что же!Унесешь мой венец, мою голову — тоже».Искендер застонал: «О великий! О шах!Близ тебя — Искендер. Пал зачем ты во прах?Почему к твоему я припал изголовьюИ забрызган твой лик твоей царскою кровью?Но к чему эти жалобы? Все свершено!Что стенанье? Тебе не поможет оно!Если б к звездам поднялся челом ты венчанным,Я служеньем служил бы тебе неустанным.Но у моря — ко мне снисходительным будь! —Я стою в волнах крови, в крови моя грудь.Если б я заблудился иль было б разбитоНа пути роковом Вороного копыто, —Может статься, твой вздох не терзал бы меня.И такого не знал бы я страшного дня…Я клянусь! Я творцу открывал свою душу.Я сказал, что я смерть на тебя не обрушу.Но ведь камень внезапный упал на стекло.Нет ключа от спасенья. Несчастье пришло.Ведь остался из отпрысков ИсфендиараТы один! О, когда бы мгновенна и яраСмерть меня сокрушила, и я бы притихС побледневшим челом на коленях твоих!Но напрасны моления! Ранее срокаМы не вымолим смерти у грозного Рока.Каждый волос главы наклоненной твоейСотен тысяч венцов мне милей и ценней.Если б снадобье было от гибельной раны,Я нашел бы его, — все объехал бы страны.Да исчезнут все царства! Да меркнет их свет,Если Дария больше над царствами нет!В кровь себя истерзай над престолом, которыйОпустел, над венцом, что не радует взоры!Да исчезнет навек смертоносный цветник!Весь в шипах садовод. Он в крови, он поник!Грозен мир. Ниспровергнут безжалостно ДарийПодавая нам дар, яд скрывает он в даре.Нету силы помочь кипарису. И плачЯ вздымаю. Заплачь, мое сердце, заплачь!В чем желанье твое? Подними ко мне вежды.Что пугает тебя? Что дарует надежды?Прикажи мне любое! Обет я даю,Что с покорностью выполню волю твою».Слышал стон этот сладостный тот, кто навекиУходил, и просительно поднял он векиИ промолвил: «О ты, чей так сладок удел,О преемник благой моих царственных дел!Что отвечу? Ведь я уже в мире угрюмом,Я безвольнее розы, несомой самумом.Ждал от мира шербета со льдом, — но в ответОн на тающем льду написал про шербет.От бесславья горит моя грудь. И в покровеЯ простерт. Но покров мой — из пурпурной крови.И у молний, укрытых обильным дождем,Иссыхают уста и пылают огнем.Ведь сосуд наш из глины. Сломался, — жалеем,Но ни воском его не починим, ни клеем.Все бесчинствует мир. Он еще не притих.Он приносит одних и уносит других.Он опасен живущим своею игрою,Но и спасшихся прах он тревожит порою.Видишь день мой последний… Вглядись: ВпередиДень такой же ты встретишь. Так правду блюди!Если будешь ей верен всегда, то в пучинуНе падешь и отрадную встретишь кончину.Я подобен Бахману: сдавил его змейТак, что он и не вскрикнул пред смертью своей.Я — ничто перед силою Исфендиара,А постигла его столь же лютая кара.Все в роду моем были убиты. О чемГоревать? Утвержден я в наследстве мечом.Царствуй радостно! Горькой покорствуя доле,Я не думаю больше о царском престоле.Но желаешь ты ведать, чего б я хотел,Если плач надо мной мне пошлется в удел?Три имею желанья. Простер свою длань яК миродержцу. Так выполни эти желанья!За невинную кровь — вот желанье одно —Быть возмездью вели. Да свершится оно!Сев на кейский престол — вот желанье второе, —Милосердье яви в государственном строе.Семя гнева из царской исторгнув груди,Мое семя, сынов моих, ты пощади.Слушай третье: будь хладным и сдержанным с теми,Что мой тешили взор в моем царском гареме.Но прекрасную дочь мою Роушенек,Мной взращенную нежно для счастья и нег,Ты возвысь, осчастливь своим царственным ложем.Мы услады пиров нежноликими множим.В ее имени светлом — сиянья печать;Надо Солнцу со Светом себя сочетать».Внял словам Искендер. Все сказал говоривший.Встал внимавший. Навек засыпал говоривший…Мрак покрыл небосвод, покоривший Багдад,Скрывший царский дворец и весь царственный сад,Сбивший плод с древа Кеев и сшивший для дараСиний саван — огромнее Исфендиара.День отвел от земли свой приветливый взгляд.Стал невидим рубин. Появился агат, —И всю ночь Искендер сокрушался, взираяНа того, кто был славен от края до края.Он взирал на царя, но рыдал о себе:Тот же выпьет он яд, шел он к той же судьбе.И рассвет на коне своем пегом встревожилВсе вокруг и коня разнуздал и стреножил.Приказал Искендер, чтоб обряжен был шах,Чтобы прах опустили в родной ему прах,И под каменным сводом к его новосельюЧтоб воздвигли дворец с золотой колыбелью.И когда сей чертог был усопшему дан,Мир забыл, кто виновник бесчисленных ран.Обладателей тел почитают, покудаВ их телах есть душа, что чудеснее чуда.Но когда их тела покидает душа,Все отводят свой взор, удалиться спеша.Если светоч погас, — безразлично для ока,На земле он стоял иль висел он высоко.По земле ты бродил иль витал в небесах,Если сам ты из праха, сойдешь ты во прах.Много рыб, что расстались с волнами родными,Поедаются вмиг муравьями земными.Вот обычай земли! На поспешном путиВсе идут, чтобы идти и куда-то уйти.Одному в должный срок он стоянку укажет,А другому «вставай» раньше времени скажет.Ты под синим ковром, кратким счастьем горя,Не ликуй, хоть весь мир — яркий блеск янтаря.Как янтарь, станет желтым твой лик. И пустынейСтанет мир. И пойдешь за одеждою синей.Если в львином урочище бродит олень,Его срок предуказан, мелькнет его день.Словно птица, сбирайся в отлет свой отрадный,Не пленяйся вином в этой пристани смрадной.Жги, как молния, мир! Не жалей ничего!Мир избавь от себя! А себя — от него!Мотылек — легкокрыл. Саламандра — хромая,Все ж их манит огонь, чтобы сжечь, обнимая.Будь владыки слугой иль владыкою будь, —Это горесть в пути, или горести путь.Вечный кружится прах. И, охвачены страхом,Мы не знаем, что скрыто крутящимся прахом.Это старый кошель, полный складок, и онЗатаил свои клады; не слышен их звон.Только новый кошель будет звонок. А влагаЗашипит, если с влагой впервые баклага.Кто б узнать в этой «Башне молчанья» сумелВсю былую чреду злых и праведных дел?Столько мудрых томил в своих тленных пределахЭтот мир! Умертвил столько воинов смелых!Свод небесный — двухцветен. Кляня и любя,Он двойною каймою коснулся тебя:То ты ангелом станешь всем людям на диво,То тебя он придавит, как злобного дива.Он, что хлеба тебе дать под вечер не смог,Утром в небо поднимет свой круглый пирог.Для чего в звездной мельнице, нам на потребуДавшей это ничто, — быть признательным небу?Ключ живой обретя, пост воспримешь легко.Будь, как Хызр. Что нам финики и молоко!Уходи от того, в ком есть сходство со зверем,Люди — дивы, а дивам мы души не вверим.Мчатся в страхе онагры, — их короток век:Человечность свою позабыл человек.От людей и олень, перепуган без меры,Мчится в горы, на скалы, в глухие пещеры.В темной роще, листву с легким шумом задев,Вероломства людей опасается лев.Благородства расколот сверкающий камень!Человек! Человечности где же твой пламень?«Человек» или «смерть»? Ты на буквы взгляни, —И поймешь: эти двое друг другу сродни.Мрачен дух человека и в злобе упорен,Как зрачок человека, он сделался черен.Но молчи и значенье молчанья пойми!Говорить о сокрытом нельзя, Низами!Ты меж спящих иль нет! Мертвецов они глуше!Ты усни иль заткни хлопком тотчас же уши.У лазурного свода учись: небосклонС желтым — желт, с красным — красным становится он.По ночам, когда звезды сплетают узоры,Многоцветным сияньем он радует взоры;Светлым днем, когда светит великий алмаз,Он приятен всем людям, хоть он — одноглаз.
