Читать «Дар над бездной отчаяния» онлайн - страница 142

– Десять минут тебе, чтоб завёл слониху, – кричал Аким, слюни летели.

– Смилуйся, Аким Никитович, – пьяненько улыбался мокрыми губами Тернер. – Львы на мне, орла подсуропили, теперь слониху на меня вешаете. Не-е…

– Десять минут тебе. Дальше штраф пойдёт из твоей зарплаты. – Аким наседал, в душе сам не веря, что Тернер справится…

– Прикажи два ведра водки и с полведра сахару-песку, – Тернер отряхнул с головы солому, подошёл к слонихе, стал что-то говорить, гладил хобот. Принесли вёдра с водкой. Размешали сахар. Слониха фыркала хоботом, водка летела на стороны.

– Я ття в этой водке утоплю, – ярился на Тернера Аким. Тот встал перед ведром на колени и стал пить сам.

Слониха, глядя на него, опустила хобот в ведро. Скоро и второе ведро покатилось на рельсы. После этого Бара следом за Тернером легко взошла по помосту в вагон. Трубила, перекрывая паровозные гудки. Тернера увели под руки.

– С любым зверем договорится, – подошёл к Григорию Стобыков. Все эти дни он топтался около Григория, чувствуя себя виноватым за Стёпку: – Гришань?

– Гляди, – Григорий кивком указал в сторону перрона, где среди кепок и шляп, картузов, мелькала белая, в бинтах, голова.

– Стёпка-а, мавр-а-а, – взревел Стобыков так, что в ответ ему затрубила из вагона пьяная слониха. – Мы тута-а!

Забинтованная голова двинулась в их сторону, скоро оборотилась Стёпкой. Он прыгал на костылях, выставляя вперёд загипсованную ногу.

– Думал, опоздаю, – смеялся и плакал Стёпка. Ронял костыли, обнимая Григория, причитал: – не чаял уж… Во сне ты мне снился, всё звал, весёлый. Я думал, с того света кличешь…

– На, стукни меня по ноге или по чему хочешь, – Стобыков подобрал с земли обломок жжёного кирпича, совал в руки Стёпке. – Стукни. Это я вас в эту страсть сговорил идти. Из-за меня изувечился. На, стукни!

– Да будет тебе, – Стёпка вырвал кирпич, бросил на шпалы. – Слава Богу, целы.

Поехали. В вагоне было душно. Стёпка стонал во сне. На верхней боковой полке спал Стобыков. Из развёрстой его пасти изрыгался не храп, а натуральный рёв. За окном летела в лунном свете белёсая степь, чёрные перелески. Григорий не спал. Проехали Пензу, Сызрань, а там и Самара. Думалось обрывками: «Отец Василий… Живёт в своей баньке, лёгкий, радостный, бесстрашный… Давно ему не посылал письма. Даша вспомнилась, растерянная, запыхавшаяся, в церкви перед иконами. Загорелся тогда нарисовать её портрет… Вспомнился и Афоня, худой, чёрный от солнца. Кольнула жалость: «…Всех бросил… Орла в неволю вовлёк… Подговорить Стёпку или Тернера выпустить двуглавого в Самаре…». С тем и уснул.

…Приехали в Самару после обеда. Тернер отговорил выпускать орла. Без согласия Акима на воровство похоже, да и не найдёт он дороги домой. Пропадёт. В клети ослаб крыльями…

От Самары на юг ехали с частыми остановками. В жаре мучились и люди, и звери. На станциях лошадей и слонов обливали водой из пожарных брандсбойтов. Львы, вывалив красные языки, будто пустые шкуры, валялись в клетках. Артисты бродили по вагону вялые, пухли от сна и безделья. Один Аким оставался свежий и деятельный. Не брала его жара.