Читать ««Свет ты наш, Верховина...»» онлайн - страница 197

— Что вы можете нам сказать в свое оправдание?

— Я не знаю, какое обвинение мне предъявляют.

— Не знаете? — щурится брюнет. — Вы коммунист?

— Я не был коммунистом.

— Но вы путались с ними? Говорите, какие у вас остались связи?

— У меня нет никаких связей.

— Нет? Вам будет лучше, если вы скажете сразу. Ну?

— Повторяю свой ответ.

У брюнета вздувается на лбу синяя, похожая на червяка жила.

— К Борошу! — кричит он.

Я вздрагиваю. Всего неделю как бесчинствуют эти «комиссии по оправданию и проверке», но имя Бороша уже произносят в городе с ужасом и проклятиями.

Невесть откуда появившийся полицейский забирает со стола протокол допроса и уводит меня в соседнюю комнату.

Сначала полутемный и довольно длинный коридор. Я иду по нему, подталкиваемый полицейским, иду, стараясь подавить в себе тошнотворный приступ страха.

В конце коридора видна дверь, одна-единственная, других нет, а за той дверью, должно быть, Борош. И мне начинает казаться, что в мире больше нет ничего, кроме этого коридора, двери, куда меня ведут, полицейского и Бороша. Это как наваждение. Чтобы побороть его. я вызываю в памяти самое дорогое, то, что было моей жизнью, и оно приходит: образы Горули, Ружаны, Куртинца, поездка с Ружаной в Студеницу, костры на горных дорогах, ночная Прага в огнях факелов… Все это прорывается сквозь мрак и, как солнечный свет, озаряет душу.

Вот наконец дверь. Толчок.

— Борош! — зовет полицейский.

И две неожиданности сразу. Я попадаю в небольшую, по-домашнему убранную комнату, с какими-то фотографиями на стенах, диваном, на который брошено несколько расшитых подушек.

Первые секунды — ощущение, что меня не туда привели, что это ошибка полицейского, что здесь, в такой комнате, ничего дурного не может произойти со мной. Я жду, что полицейский, выругавшись на свою оплошность, потащит меня назад… Но он снова зовет:

— Эй, Борош!

Теперь открывается маленькая, не замеченная мною раньше дверь, и в комнату шаркающей походкой, поспешно, глотая на ходу куски непрожеванной пищи, вкатывается Сабо! Ну да, это он, бывший матлаховский секретарь Сабо! Теперь у него фамилия Борош.

Увидев меня, он останавливается посреди комнаты и всплескивает руками.

— Боже мой! Пане Белинец! Как я счастлив видеть у себя такого уважаемого человека!.. Да что вы стоите? Садитесь вот сюда, прошу, прошу, не брезгайте, пожалуйста… А? Что? Мокрая ручка? Пустяки, сейчас вытру.

Вытащив из кармана нечто похожее на платок, он быстрыми движениями начинает вытирать ручку кресла, и на платке остаются пятна крови…

— Вот и все, — ни на минуту не смолкает Сабо. — Боже, какое счастье встретить старого друга, которого я всегда уважал! Правда, вы, пане Белинец, кажется, брезговали мною? Были горды? Но гордые люди — моя слабость, я всегда рад их видеть у себя. Да, боже мой! Совсем забыл! Как поживает пани Белинец? Здорова? Роскошная женщина! Вы знаете, она мне до сих пор снится по ночам.

Он глумится, упиваясь своей властью и безнаказанностью. Я гляжу на него с омерзением, убежденный, что у этого человека не могло быть ни матери, ни привязанностей, ничего, кроме подлости и зависти. Даже Матлах был вынужден отказать ему, а теперь грязная волна фашизма подняла этого человека на гребень, и вот он у дела, которое дало ему наконец власть над людьми.