Читать «Граф Обоянский, или Смоленск в 1812 году» онлайн - страница 144

Николай Михайлович Коншин

В голубом полусумраке слабо освещенного зала перед открытым роялем сидела София, опершись на спинку кресел и опустив голову. Благородное чело ее было спокойно, но мраморная бледность, унылый взор, уста, лишенные улыбки, изменяли страданию всего ее существа. По-видимому, она хотела играть и приводила в порядок мысли, глубочайшее молчание господствовало вокруг… Так улегается тишина в храме пред началом священнодействия. София подняла голову и приблизилась к роялю.

Вдруг безмолвие прервано… Тишина вокруг ее загремела… Она населилась бесчисленными звуками, бесплотными небожителями, друзьями страдальца. Легкою воздушною толпою невидимый рой их обступил вдохновенную деву: они запели ей на ангельском языке своем про мир другой, лучший… мир порядка… мир, где нет преград желаниям… где царствует любовь и добродетель, где все бессмертно, как они, чада гармонии, те же от создания вселенной. Они заглушали один другого, но голоса их не смешивались: то сплетались они звучным хороводом, то сладко и уныло отливались от общего шума и так внятно, так трогательно говорили сердцу… бедному сердцу, их призвавшему на помощь!

Прелюдия кончена. Благоговейный восторг осиял лицо Софии… слезы вдохновения блеснули на длинных ее ресницах. В ее глазах отразилась душа… ее сильная, пламенная душа, с ее любовию, с ее борьбой, с ее страданием.

Шумное волнение вновь побежало по струнам и затихло. Мужественный голос отделился от вихря гармонических звуков. Строгая важность одушевила язык его. Твердо и определенно он соединил части своего предложения. Казалось, сила его самостоятельна: с такой самонадейчивостию не выражается существо зависимое, спокойное или тревожное от причин случайных. Мало-помалу он собирал в область свою второстепенные, своенравные отголоски целого; безусловная покорность становилась следствием его убеждения. Он умолк. Покой и порядок ему последовал.

Вдруг беглый ропот глухо зашумел в области гармонии… Послышались резкие укоры… раздались болезненные стоны страдальца; мертвая бледность покрыла пылавшие щеки Софии — казалось, все вокруг ее увлеклось…

Беспорядочная тревога, дикие вопли огласили воздух… Напрасно загремел опять строгий повелитель; напрасно соглашал всесильным языком своим в трудные аккорды многосложные, мятежные звуки отчаяния. Борьба была упорна, и порядок, водворявшийся за оною, приготовлял душу к чему-то торжественному.

Минутное молчание предшествовало новому явлению. Быстрые, повелительные звуки приготовили внимание, и скорбный голос сердца запел свою очаровательную песнь, свои прощальные приветы оставляемому. Торжественная мелодия, как последняя молитва, зазвучала вслед за нею; она становилась возвышеннее, вдохновеннее, обогащалась всеми звуками, всеми аккордами, возносила душу к беспредельному, для смертных недосягаемому… Казалось, ангел веры явился страдальцу и указал ему на небо, его ожидающее!