Читать «Граф Обоянский, или Смоленск в 1812 году» онлайн - страница 143
Николай Михайлович Коншин
Под предлогом болезни отлагая отъезд со дня на день, я решился наконец приступить к делу. Сначала я испугал и мать и дочь. Видя, что они как убитые, я и сам потерялся.
«Извините меня, — сказал я, — старый гусар чересчур плохой жених, но он может быть добрым мужем, постоянным другом и надежною опорою».
Прошло еще несколько дней.
«Я не могу любить вас, — сказал мне этот ангел, — любят только раз в жизни, и я уже любила… Сердце мое ко всему холодно, как лед… вы достойны великого уважения… достойны лучшей участи, нежели жены без сердца».
Денис Свислоч! Если б ты увидел это божество в человеческом образе, то сделал бы то же, что и я. Я сказал ей: «Предлагаю вам мою руку, сударыня, и еще раз повторяю, что почту себя счастливым, если вы удостоите принять ее».
Прошла уже неделя после этого объяснения; бедная, она очень печальна; перемена жизни ее пугает, но со мной добра и ласкова, как ангел-хранитель.
Друг, Денис, отбой! Саблю в ножны — я навеки слез с коня и — женюсь!
От старого Богуслава к Озерскому
Бог благословил наше предприятие: благодаря вашей прозорливости; вы лучше моего знаете женское сердце. Вы угадали, что героини романов при любви безнадежной способны отдать руку другому, дабы сим смелым ударом оградить честь свою от слабости сердца. Полковник бывает у меня с донесениями о малейшем успехе своем; он не подозревает ничего… Дело идет к концу.
От молодого Богуслава к Тоцкому
Измена, друг мой; проклинаю мою рану, она пригвоздила меня к комнате, а мне необходимо действовать. Есть какой-то заговор противу моего счастия. В нем состоит отец мой, Озерский, какой-то приезжий офицер и кто-то в доме Мирославцевых!
Злодеи от меня все так скрыли, что я едва на днях узнал только о существовании этого адского умысла; все люди, мне преданные, удалены, за мной подглядывают шпионы, отец у меня почти безвыходно. Чем они угрожают мне?
Мне обещано однако же проникнуть подробности этого дела; я их узнаю и защищу себя, как умею, я не продам себя дешево. Боже, но я один!
XXXI
Вечерняя темнота сгущалась над окрестностями Семипалатского. Свежий ветер порывисто пробегал по снеговой равнине полей. Черная полоса лесу шумела над кровлями поселян, уже успокоившихся от работ. По селу кое-где мелькал еще в окнах яркий свет от лучины, но ни души не было ни на улице, перед домами, ни на дворах, уже запертых на ночь. Деревенская деятельность не имеет ничего общего с болезненною бессонницею наших городских сует; она как деятельность физической природы — следует закону неизменяемому, имеет общие с нею ночь и день, покой и движение.
В конце села, за церковью, едва отличавшеюся в темноте, чернелась к свинцовому небу близкая возвышенность, подобная крутому холму: это была роща, окружающая дом Мирославцевых. Обогнувши угол церковной ограды, дорога поворачивает к сей роще, и она открывается прямо против глаз и уже шумит для слуха. Густота дерев и строение дома, глубина рощи и пространный помещичий двор — все сливалось в огромное, чуткое пространство темноты; только окна сквозь опущенные сторы отливали некоторый свет, противу коего виднелись близкие к строению кусты, корни дерев и запорошенный снегом палисадник, подходящий с садовой стороны к самому подъезду дома.
