Читать «При дворе Тишайшего. Авантюристка» онлайн - страница 59
Валериан Яковлевич Светлов
«Но она издевается надо мной, разве я могу отказаться от женской красы и ласки?»— злобно думал он и, обернувшись к боярыне, громко произнес:
— Я к тебе шел, чтобы известить о свадьбе дочери!
— Ты дочь сосватал?
— Да, давно. Да прихворнул, и свадьбу отложили на Красную Горку.
— А жених — кто?
— Черкасский, князь Григорий Сенкулеевич.
— Ты свою дочь за этого зверя выдаешь?
— Мало ль что в народе бают? Какой он зверь? Так… Строг с людьми…
— В отцы, а то и в деды он ей годится… Что ты затеял, князь?
— Так надо мне, Елена!
— Попугать жену? Эк тебе приспичило холостяком стать.
— Опостылела она мне очень!
— Да ведь не первый год женат! — проговорила боярыня, подозрительно поглядывая на своего друга.
— Да ты что за нее вступиться хочешь?
— Знамо дело, жалко.
— Ишь, жалостливая какая стала! — насмешливо произнес князь. — Небось, когда свой муж-то старый опостылел хуже скуки, жалость-то Бог весть куда попрятала!
— Не тебе бы, Борис Алексеевич, попреки делать, да не мне бы слушать! — многозначительно возразила боярыня.
— Ты на что мечешь, Елена? — хмурясь спросил князь.
— Ох, князь, глаз-то мне не отводи…
— Что правда, то правда, ворон ворона видит издалека. Ну, стало быть, мы и должны пособлять друг другу. И, как бы ты хотела, мы с тобой таких делов понаделали бы…
— Примерно каких это? — насмешливо спросила боярыня.
— Что зря языком звонить? Хотя и с умом, а все-таки баба!
Слова князя задели Хитрово за живое, и она уже хотела прямо заговорить с ним о «полячке». Но он не дал ей раскрыть рот и сам, будто к слову пришлось, равнодушно проговорил:
— Кабы ты в самом деле мне близким человеком была, ты меня давно от жены постылой вызволила бы! Эдак бы по царскому указу да в монастырь ее.
— За какие такие провинности?
— Мало ли что! Можно придумать…
— Неправду? Ну, это не след. Да и зачем царя вмешивать? Справься сам… Вон как Евсей Верещагин жену избил смертным боем до крови, а по ранам солью натер.
Пронский, вспыхнув, отвернулся.
Боярыня поняла его смущение и внутренне содрогнулась. Неужели он был до того жесток, что подверг свою жену подобной же пытке? Но почему же княгиня Анастасия Петровна не жаловалась родным, которых у нее было немало и даже в большой чести у царя, как, например, ее свояк Михаил Федорович Ртищев?
Эти вопросы вертелись у боярыни на языке, но она не сказала ничего, а предложила князю поступить так же, как поступил один именитый боярин, желавший избавиться от жены менее кровавым образом, чем было принято в те суровые времена.
— Постриги княгиню в пустой избе без родственников и записи, а потом отошли куда-нибудь! — посоветовала она, сознавая, что лучшая доля княгини все же пострижение.
— Опасливо: могут выдать, а тогда батоги и Сибирь, осрамят на всю Русь. Ведь дочь… души в матери не чает. Нет, лучше, как согласие на посестрию, ничего нет.
Посестрией называлась постригшаяся в монахини жена при живом муже; муж — побратимом. Но достигалось его побратимство и посестрие нелегко. Часто муж добивался согласия от жены на это новое родство тяжелыми побоями, угрозами и разными мучениями.