Читать «Только ждать и смотреть» онлайн - страница 49

Нуца Церетели следила, как солнце опускалось с лица на грудь, потом на неподвижные руки, скользило по кеглям и уходило, не удержать. Нуца еще видела солнце, а больше ничего. Она сидела в позе сфинкса и не чувствовала своего тела, оно кончалось у шеи, и головы было не повернуть. Но болезнь почему-то вернула ей голос, теперь Нуца не шептала, а пела: “Не уезжай ты, мой голубчик, печально жить мне без тебя”.

Нуца знала, что умирает. Она смотрела в глаза смерти, как смотрела на солнце, не щурясь. “Дожить бы только до понедельника”, – думала она. В понедельник Фафочка возвращалась из Москвы. Ей там нужны были какие-то бумаги – Фафочка собиралась за границу домработницей. Страна-то развалилась, но Москва по-прежнему решала, кому что можно.

Вдруг чья-то фигура заслонила дверной проход. Нуца вскинула бесцветные зрачки.

– Здравствуйте, – сказал молодой человек по-русски, – я внук Дуси. – И добавил, помолчав: – Я внук Гогило Самсонадзе.

– Как Дуся? – спросила Нуца, тоже помолчав. – Заходите.

Нуца почувствовала, что краснеет, что кровь поднимается в ней к лицу со всего ее безжизненного тела. Так бывало после приступов, когда сознание возвращалось к ней и она находила себя на полу. Гогило Самсонадзе, а? Ничего не докажете! Пистолет – в говне!

Молодой человек подошел к ее бархатному креслу и сел рядом на низенький диванчик. По тому, откуда исходил его голос, Нуца поняла, что он очень высокий, наверное, в деда, и, может, даже кудрявый, как дед. В его голосе было много теплоты, как бывает в голосах южан или голосах докторов, если они любят свое дело. Нуца вспомнила также, что он не женат, и тут же подумала с болью, что Фафочка не вышла замуж. Горе.

Он приехал потому, что хотел знать. Дуся теряла память. Она иногда выкрикивала вдруг: “Пли! – и смеялась: – Пистолет в говне!” Но чаще плакала: “По полу каталась, а он ногами, ногами…” Кто ж – ногами? Что за пистолет? И почему никто не помнит Гогило Самсонадзе?

Нуца потрогала языком свои зубы. У нее осталось во рту всего два зуба – в углах два клыка. Она переводила язык с одного зуба на другой. Язык еще слушался ее, но говорить она не хотела. Она не понимала – зачем? Что слова? Пыль!

Гогило Самсонадзе, высокий и кудрявый, стоял на балконе как раз в том месте, где сейчас задержалось пятном заходящее солнце, и топал ногами. Он всегда топал ногами, когда по балкону проходили женщины. Он пугал их, пьяный, а защиты не было – все мужчины двора были на фронте. Гогило на войну не взяли – в каких-то списках он числился мертвым. Когда по балкону прошла Дуся, он перестал топать ногами и бросился на нее. Он повалил ее на пол и разорвал на груди платье. Дуся не кричала. Она стонала – слабо, гулко. Будто кто-то бил по клавишам старого рояля. Маленький мальчик, сын Гогило, выбежал из комнаты и направил на отца пистолет.

– Пли! – выдохнула Дуся.

Раз! Раз!

– Вы будете здесь в понедельник? – спросила Нуца. Она спешила сделать свой последний в жизни подарок. – Наша Фиджи приезжает, а встретить некому.