Читать «Я встану справа» онлайн - страница 10

А раз Шарифов вот так крикнул, то теперь ее не могло быть, этой жизни. Шарифов не объяснил, не успокоил.

Он швырнул ее в сторону. Чтобы идти дальше вместе, нужно догонять, брать за рукав, чтобы обернулся. А он сказал страшное слово: «Уйду». «Уйду» — значит «брошу». Как вещь. Теперь у него чужие глаза. Весь чужой.

Надя сидела долго. Пришел Шарифов. У него были сиюминутные мысли: что приступ у Кавелиной прошел только после атропина с морфием и есть срочный вызов. Надя стала убирать со стола, как после обычного обеда. Составила тарелки — чистые отдельно, грязные отдельно. Смела крошки, сказала:

— Я уеду.

А Шарифов подумал: «Никакой слабости. Иначе всегда придется уступать».

— Я уеду, — сказала Надя. — Завтра. Думаю, что уложиться успею.

А его вызывали в Капцево — за пятнадцать километров. У больного-легочника было тяжелое кровохарканье. Шарифов собирался минут сорок. Куда-то запропастились ключи. Потом упаковывал в вату ампулу с кровью для переливания, приторачивал чемоданчик к седлу. Злился, что их ссору с Надей, наверное, слышала сквозь стенку терапевт Кумашенская… Всегда противно, если чужие слышат, а Кумашенскую он еще и не любил.

У ворот стоял Михаил Ильич, рентгенолог. Очень маленький лохматый мужчина. Таким до старости говорят «молодой человек». Шарифов подумал: «Ему бы сказать, пусть задержит…» Рентгенолог уставился на него влюбленными глазами. Шарифов спросил «для разбега»:

— Кончили работу?

— Угу. Наслаждаюсь светом, а то все время в черноте кромешной смотрю желудки изнутри. Впечатление — будто самого проглотили. А вы опять едете?

— Еду.

— Стою и завидую: едете верхом, как буденовец. Я мечтал работать в санитарной авиации. Узнаешь, где больше всего нужен, и летишь. А без стажа не берут…

— Сколько тебе лет, Миша?

— Двадцать четыре — вы же мою анкету читали. Давно, правда. Вот и полетать бы, пока песок не сыплется.

В детстве Шарифов сам мечтал быть летчиком. Он знал наизусть книгу Ассена Джорданова и колебания погоды на трассах знаменитых перелетов. Он декламировал: «Требуется хорошая голова, чтобы привести самолет прямо к месту его назначения, но надо обладать еще лучшей головой, чтобы привести его туда после того, как собьешься с пути». Он мечтал летать на Севере и читал о Севере все, что можно было найти в городской библиотеке и у товарищей. И однажды наткнулся на рассказ молодого в ту пору писателя, на рассказ о старом враче, который по радио консультировал своего неопытного коллегу, принимавшего трудные роды на далекой северной земле с нелепым названием «Огуречная». Старый врач натужно откашливался перед ящичком микрофона, а где-то далеко были две жизни.

Никаких других представлений о медицине у него не было, когда он пошел в институт. Просто чудо, что потом не пожалел о выборе.

Миша молчал, прислонившись к забору. И лошадь под Шарифовым стояла как вкопанная; наверное, чувствовала — если станет переминаться с ноги на ногу, то седок заставит бежать куда-то далеко от дома. А Шарифов думал о том, что у них случилось с Надей. И злился от ощущения беспомощности. Так у него уже было однажды — в костеле под Сандомиром. Они развернули в костеле операционную; деревянненькие католические святые неприязненно отворачивались при виде крови. Там его ранило. Грохотом заложило уши. Гигантские, тяжеленные двери распахнулись, как фанерные. Рамы, куски стекла втянуло внутрь. Задребезжала на полу лампа-«гусь» на длинной ноге, столик с инструментами. И сестра, падая навзничь, инстинктивно подняла, чтоб не запачкать, свои стерильные руки в резиновых перчатках.