Читать «Герцог» онлайн - страница 212

— Она в запущенном состоянии. И страшно далеко от синагоги.

— Ха, шутник ваш братец, — сказал доктор Рамсберг. Уилл еле заметно кивнул. Сложив на груди руки, он стоял почти в позе папы Герцога — ослабив одну ногу, и если оригинальности старика он не унаследовал, то кое-какое изящество ему передалось. Не до оригинальности, думал Герцог, когда на руках большое дело. Нет в ней особого интереса. Другие заботы поглощают. Он славный, очень славный человек. Но странно мне это разделение обязанностей, где я… мастер по части духовного самосозерцания, или, там, эмоциональности, или идей, или чуши всякой. Отчего, может, проку никакого нет, без толку все, разве что сохранить некие первобытные чувствования. А он готовит раствор для высоток, растущих в городе как грибы. Он должен быть политиком, должен торговаться, ловчить, гасить задолженности и чертить кривую налогов. Ему с рождения далось все то, о чем мечтал неспособный папа. Уилл — мирный человек долга и заведенного порядка, у него есть деньги, положение, вес, и он только рад избавиться от частного, «личного» момента. Я представляюсь ему разбрасывающим огонь в чащобе мира, и он, конечно, жалеет, что у меня такой нрав. Если по старому раскладу Мозес — недотепа, простак, бестолочь, открытое сердце, сама беззащитность, нездоровое явление, новоявленный не от мира сего, — то я, по этому прежнему раскладу, нуждаюсь в защите. И он с радостью ее предложит — человек, который «знает, что чего стоит». Между тем подобные мне исключительно по своей воле противопоставили гордый субъективизм массовому историческому прогрессу. И это же верно в отношении трудных мальчиков и девочек из низших слоев, когда они усваивают эстетическую норму, норму чуткой отзывчивости. Тогда они ищут, как уберечь свою личную модель существования от давящей силы массы. Маркс называл это «материальной силой». Тогда эту штуку — свою «личную жизнь» — они превращают в цирк, в гладиаторскую схватку. Либо устраивают представление помягче. Чтобы высмеять ваш «стыд», вашу пресность-однодневку и показать вам, почему вы заслуживаете свою боль. В тесноватой комнате белые современные светильники описывали круги, вращались. Герцог чувствовал, что и сам кружится с ними, пока доктор туго пеленал грудную клетку пахнущими аптекой повязками. Ладно, конец всем вракам…

— Мне кажется, брату неплохо бы отдохнуть, — сказал Уилл. — Как вы думаете, доктор?

— Вид у него неважнецкий, что и говорить.

— Я побуду недельку в Людевилле, — сказал Мозес.

— Я имею в виду полный отдых, в постели.

— Я понимаю, что кажусь не в себе. Но мне с самим собой неплохо.

— Нет, — сказал его брат, — я за тебя тревожусь.

Вот паразитская любовь — не мытьем, так катаньем. Есть желающие ей послужить? Он всегда готов. Кто нуждается в нем? Подскажите только, ради кого принести себя в жертву истине, порядку, покою. Нет, непостижимое он существо, этот Герцог, упакованный в бинты, с помощью брата Уилла влезающий в мятую рубашку.

До места он добрался назавтра днем: сначала самолетом до Олбани, потом автобусом до Питсфилда, потом на такси до Людевилля. Накануне Асфалтер дал ему туинала. Он хорошо выспался и, несмотря на перебинтованные бока, чувствовал себя превосходно.