Читать «На небесном дне» онлайн - страница 8
Олег Хлебников
Они пировали вместе с Галактионом Табидзе. Галактион был уже основательно нетрезв. В какой-то момент застолья, зайдя в туалет после него, Евгений Александрович обнаружил, что тот не смыл за собой. Он пристыдил Табидзе. На что Галактион ответил: «Но это же своё – жалко!»
Эта байка от Евтушенко была услышана автором в нулевые годы ХХI века. А раньше, вскоре после окончательного переезда в Москву, то есть во второй половине восьмидесятых, автор пошёл на работу в «Огонёк» к Коротичу. Заведовал там отделом литературы и наряду с перестроечными публикациями ещё недавно запрещённых цензурой произведений (какая мелочь по сравнению с их судьбой история «Кубика…»!), евтушенковской антологии русской поэзии ХХ века и вышедшего из кочегарок андеграунда занимался антисталинской пропагандой – печатая соответствующие документы и мемуары.
Это было время, когда больному обществу пытались поставить правильный диагноз, но лечить его уже брались разного рода кашпировские и джуны (см. «Чудотворцы»)…
P. S. А брата, упоминающегося в поэме, у автора никогда не было. Имеется в виду кто-то из друзей (см. «В том же составе»).
II. Чудотворцы
Складень восьмидесятых
…Где сонмы душ блуждают, как во мраке.
Ибн Сина
Хор
Толпа просила: «Чуда! Чуда!» —
и, руки к небу вознеся,
толпа прислушивалась чутко —
к чему? Молчали небеса.
А чудеса происходили.
Когда влюблённым и глухим
в ночи созвездия светили
намного ярче, чем другим.
Когда природные явленья
своим вершились чередом:
осенних листьев пожелтенье,
и первый снег, и первый гром…
А чудо всё не сотворялось,
не выпадало, как роса.
И руки в небе растворялись,
и не менялись небеса.
Часть первая
Он жил в раю – как подобает богу.
У домика инжир и карагач.
Цикады стрекотали где-то сбоку,
как линии электропередач.
Над домиком распахивалось небо.
Дремали ангелы в стогу небес,
прикидываясь облаком… Нелепо
предполагать, что совершать чудес
он не умел. Как не уметь! Но сложно
творить без передышки чудеса,
и сам попробуй, и условья – можно,
да трудно хуже, а за гуж взялся…
И зря он, что ли, – это точно знали —
сидел над микроскопом тридцать лет
без роздыха… Цикады стрекотали.
Прикидываясь, ангелы порхали.
Рос лавр – и всё, чего в помине нет!
…Он запирал на две задвижки двери,
во двор не выходил, а если вдруг —
когда уж очень надо, – сколько веры
навстречу устремлялось! сколько рук
к нему тянулось! Как он мог спокойно
все эти взгляды и слова встречать? —
всегда о том, о том,
о том, что больно,
о том, что больно рано, и опять
идти, переступая через это,
поскольку надо по другим делам:
проверить лотерейные билеты
или отправить пару телеграмм.
А чтобы вслед не повалили валом,
уже открыв калитку, заявлять:
– Не ждите, люди (голосом усталым)…