В ту пору, когда казаки здесь стояли,За горкой они меня раз повстречали.Я им: «Похвалёны!» Смеются — кто знаетНад чем? Тот — поет, тот на дудке играет.А старший как крикнет: «Да кто ты такой?»Я думаю: Юрки я сын, кто ж другой?«Я здешний, — ответил я, — свой человек;Отца, значит, сын и отец, мол, детей,Тут я родился и тут живу век;Юрка отец мой, а сам я Матей,Вон моя хата, и выгон, и сад,Там жнет моя женка, там пашет мой брат…»Злится он пуще, меня всё ругает,Бьется, кричит, по лицу ударяет.«Да кто ты, да кто ты? Ты русский иль нет?»Тут стал я крутить, чтоб уйти от беды,Думаю: что бы сказать ему мне?«Я не ношу, — говорю, — бороды».— «Да ты, — говорит он мне, — веры какой?Ты православный или ты поляк?»— «Дайте мне, пан, — говорю я, — покой,Здешний, ведь я же сказал, значит, так!»Он тут, проклятый, меня как стегнет,—Даже в глазах у меня потемнело.Кабы я знал хоть, за что меня бьет,Даже не знаю, за что мне влетело.Я говорю ему: «Коли уж так,Коль бьет ваша милость меня без причины,То, может, правда, что я и поляк,Значит, поляком я стану отныне!»Дали ж понять мне и этак и так:Били, ведя в Замаслав, чтобы знал,Помнил чтоб крепко, что я поляк,Чтобы и вам я об этом сказал!Ушли казаки, и настал тут покой.Но как-то под осень зовут нас на сбор:«Приехал, дескать, начальник такой,Сам князь Хованский, идите во двор!»Надо бросать всё (хоть праздник настал),Народом, как маком, весь двор запылал.Князь в эполетах, веселый идет.«Эх, — говорит, — ну и глупый народ,В русской земле вдруг католик живет!Царь в свою веру вас всех принимает.Даст земли много!.. Кто грамоту знает,Вы на бумаге тут всё напишите,Поп освятит вас и, дай бог, живите!Ну, братцы, выпьем, пусть каждый нальет,Батюшка крест и кропило несет!»Глянули тут мы один на другого,Молчим, трясемся, а сами ни слова.Он же Мирона за плечи берет,К столу подводит, горелки дает:«Пей на здоровье и так пиши:Две тысячи нас, ото всей душиМы русскую веру хотим принять,Чтоб католической больше не знать…»Мирон поперхнулся, с лица побелел,Глянул на всех, на меня поглядел —«Как люди — так я, спросите людей,Спросите Матея, что скажет Матей.Коль скажет от веры своей отвернуться,Сразу все наши деревни сдадутся».Тут меня сразу же к князю подводят,А по спине мураши так и ходят.«Выпей-ка водки!» — дает мне гроши,А сам такой сладкий, такой хороший:Всё говорит, всё сулит, подбодряет,Женку целует, детей качает.«Ну, что ж, надумал? Готов? Скорей!»— «Надумал, — сказал я, — пусть сто палачейДерут с меня шкуру, пытают огнем,Я веры своей не сменю нипочем!..»Князь закипел тут и аж заревел,Аж вылупил бельма, как кровь покраснел.«Розог подайте, нагаек, сто лоз!Он, зверь, мне тут же смеется под нос!»Тут хвать гайдуки меня, наземь кладут,Им розог четыре пучка подают.Ну, бьют — не болит, хоть за сердце берет.За что же он мне это шкуру дерет?А я как им крикну: «Бейте сильней,Крепче веры вашей Матей!»Вот так казаки и крестили меня,И стал я поляком с этого дня.
