«Постой! Постой же, подойди ко мне…»Во тьме внезапно под луною жёлтойМелькнул кусочек меди на ремне,Покрытый тонким слоем позолоты.Тот медальон. Тот самый, дорогой,Что матери был отдан на храненье,Сверкал, объятый женскою рукой,Сверкал в руке, дрожащей от волненья.«Возьми его… Возьми его себе!И ты не плачь — не надо больше плакать…Забудь скорей о вражеской пальбе,Прошла война как мартовская слякоть!А талисман — пусть он тебя хранит,Все беды изгоняя в одночасье,И привлекает, будто бы магнит,К тебе одной твое, родное, счастье…»В ответ чуть слышно застонала ельИ скрипнула любимая качель…
Наша жизнь — что старые качели:То к Земле несется с вышины,То, на гребне жизненной волны, —К радости, неведомой доселе…То скрипит с ветрами в унисон,То поёт о счастье безмятежном,Океаном — шумным и безбрежным —Разливаясь под напевный звон.Вдаль однажды отойдут невзгоды,Скрывшись за громадой пыльных лет, —И взлетим мы, осязая свет,И вдохнем шального кислорода!..Наша жизнь — что легкая качель:В ней беду сменяет ликованье,Как весной, дыша благоуханьем,Расцветает солнечный апрельВслед за мартом. И вскипает кровьВ чудный миг природы возрожденья…Жизнь — качель. А ветра дуновеньемДля нее становится любовь.
ВЕДЬМА
С рассвета на площадь стекается люд: Проклятую ведьму сегодня сожгут! Сухою соломой покрыт эшафот, Заранее весел народ!Мелькают чепцы и пестрят колпаки, По слякоти скачут, теснясь, башмаки, А вот и епископ дряхлеющих лет — В роскошную рясу одет.С ним целая свита святейших отцов И судей — честнейшей души мудрецов! Гудит в нетерпенье священная знать — Пора бы уже начинать…Зеваки под хлюпанье грубых колес Пустили на площадь торжественный воз: Телегу (да с клячею вместо коней) И клетку глухую на ней.Вся черная, будто копала золу, Там ведьма валялась на грязном полу, И в тряске совсем не срываясь едва, Моталась ее голова.Свистя, за повозкой гналась ребятня, Кидалась камнями, колдунью кляня, А рядом, как гордый чернеющий грач, Вышагивал чинно палач.И вот поравнялась повозка с толпой. Чуть не был раздавлен бродяга слепой, Шатавшийся праздно у ней на пути: Да к счастью успели спасти.Поодаль закованный, выкрикнул вор: «Долой дьявольщину! В огонь! На костер!» И люд поддержал златокрада того, Недавно плевавший в него.За волосы выволок ведьму палач Под гиканье черни, под хохот и плач, И бросил, как тряпку, в вонючую грязь, Под маскою хрипло смеясь.Ужасна злодейка поистине та: Драниной прикрыта ее нагота. Недавно касался испанский сапог Босых искалеченных ног.Пятнадцатилетняя девочка-яд: Костлявые руки из робы торчат. А грязные патлы, как сажа, черны — Примета шайтанской вины.«В страшнейших грехах обвиняешься ты! Крещеная злом самого Сатаны! Призналася давеча ведьма во всем, Судимая честным судом…Призналась: порой колдовала в ночи, Украла четыре церковных свечи, С неведомым духом беседы вела И с кошкою черной жила.От этих злодействий тебя до утра Очистит священное пламя костра! Могла б индульгенцию также купить Да некогда злато копить…»Колдунья, сполна натворившая зла, Усилием воли лицо подняла. И детские глянули небом глаза — Невысохшая бирюза.«Деяний своих от людей не таю, Да только, епископ, я правду твою Разрушу, ведь Дьявол, поверь, ни при В магическом действе моем.И впрямь, ворожила я лунной порой Над милой моею болящей сестрой… Лечила волшебным настоем из трав, Быть может, законы поправ.И свечи взяла, только вам не назло: Чтоб в домике стало соседском светло! А прежде ведь в Храме просила огня Как ведьму прогнали меня!..В том доме старуха одна умерла Бездетно и голодно, трудно жила! Кому ж, как не мне, было свечи принесть, Молитву усопшей прочесть?..Я кошку себе не могла не забрать: Старушка любила ее, словно мать — Родное дитя. Да к тому же одна Погибла бы точно она…Бесплотный же Дух, собеседник ночной Есть Ангел-Хранитель с рождения мой! И в Храме святом, подходя к алтарю, Частенько я с ним говорю…»