Читать «Незнакомцы на мосту» онлайн - страница 180

То, что эта мера является дискриминацией по отношению ко мне, представляется очевидным, поскольку многие из здешних заключенных переписываются со своими семьями в Европе, Латинской Америке и других странах. Я глубоко убежден, что этот запрет вызван не стремлением помешать мне передавать информацию (в конце концов, какую она могла бы иметь ценность два года спустя, или, быть может, имеется в виду информация о пополнении в американской каторжной тюрьме в Атланте?), а желанием сделать так, чтобы я не получал никакой помощи, с тем чтобы заставить меня «сотрудничать».

Вопрос о финансовой поддержке становится важным, если будет назначено новое судебное разбирательство. Отсутствие средств было бы серьезной помехой для нормальной защиты. Возможно, это одна из целого ряда причин, но, в чем бы она ни заключалась, она, по-видимому, противоречит тому соображению, в силу которого заключенным предоставляется право переписки, а именно что такая переписка имеет благотворное влияние. Насколько я могу судить по материалам газет, четверо американцев, находившихся в Китае в заключении за шпионаж, не подвергались таким ограничениям.

Я хотел бы, чтобы вы предприняли все меры, которые вы сочтете необходимыми, для отмены этого запрета, учитывая те последствия, которые он может оказать на судьбу нашей апелляции, направленной в Верховный суд. Я уверен, что вы согласитесь со мной в том, что эта необычная мера заслуживает серьезного осмысления и что в ответ на нее необходимо предпринять соответствующие шаги».

Воскресенье, 30 августа

Получив официальное указание министерства юстиции, я написал Абелю:

«По нашему закону переписка для вас является привилегией, а не правом. Я не представляю себе каких-либо практических мер, которые можно было бы предпринять в связи с этим вопросом. Вынесенное решение явно основывается на предположении, что вы поддерживали связь с помощью какого-то шифра, и, на мой взгляд, не имеет смысла пытаться поколебать это убеждение».

В ответ Абель написал самое длинное письмо за все время — целых две страницы, — в котором энергично опровергал мысль о том, что он направлял информацию в Восточную Германию. В своем опровержении он обвинял власти в лицемерии и, как я полагал, сделал ряд здравых замечаний.

«Касаясь моей переписки, мне трудно быть объективным, поскольку, вполне естественно, мне больно потерять всякую связь со своей семьей. Я не могу не думать, что эта мера принята как дополнительное наказание сверх того, что мне назначено судьей.

Как вы пишете, для заключенного переписка с семьей является привилегией. Тем не менее переписка поощряется администрацией, и это отмечено в Тюремном уставе.

Письма подвергаются цензуре, и те из них, которые имеют неподобающее содержание, возвращаются. Поскольку мои письма, отправляемые авиапочтой, находились в пути от двадцати пяти до тридцати дней, из которых не более пяти дней можно отвести на собственно пересылку, по-видимому, имелось достаточно времени для самого тщательного изучения этих писем… На основании этих данных можно сделать единственный вывод, что я не мог с помощью шифра направлять сообщение «людям в странах советского блока», поскольку все письма прошли цензуру и были отправлены. Права переписки обычно лишают за нарушение правил поведения в тюрьме.