Читать «Мария» онлайн - страница 128

Хорхе Феррер Исаакс

– Да, кажется, – отвечал я и как бы затем, чтобы получше рассмотреть ее, подошел вплотную к разделявшей нас решетке.

Мария опустила глаза, делая вид, будто перевязывает наново широкие завязки своего фартучка из голубой тафты; скрестив за спиной руки и опершись о створку окна, она спросила:

– Разве не правда?

– Сомневаюсь, ведь сейчас ты обманула меня…

– Какой это обман! А по-твоему, хорошо сидеть взаперти до самого вечера?

– Вот как расхрабрилась! А по-твоему, хорошо прятаться целых два часа после моего возвращения?

– Кто же мог подумать, что ты вернешься в двенадцать? И потом, я была очень занята. Но я видела, как ты спускался с гор. Если не веришь, могу сказать, что ты был без ружья, а Майо бежал далеко позади.

– Так, значит, ты была очень занята? Что же ты делала?

– Мало ли что: и хорошее и плохое.

– Например?

– Я много молилась.

– Да, Эмма уже сказала мне, что ты поминутно водишь ее с собой в молельню.

– А потому что всегда, когда я рассказываю святой деве о своей печали, она меня слышит.

– Почему ты так думаешь?

– Знаешь, после молитвы мне становится легче и не так страшно думать о твоем отъезде. Ты возьмешь с собой изображение скорбящей богоматери?

– Да.

– Пойдем вечером вместе с нами в молельню, сам увидишь, что все это правда.

– А что же еще ты делала?

– Плохое?

– Да, плохое.

– Если будешь сегодня вечером молиться вместе со мной, расскажу.

– Ладно.

– Только не говори маме, а то она рассердится.

– Обещаю, не скажу.

– Я гладила.

– Ты?

– Да, я.

– Как же ты это делала?

– Тайком от мамы.

– Хорошо же ты поступаешь, скрываясь от нее.

– Я это делаю очень, очень редко.

– Но что за нужда была портить руки, такие…

– Какие – такие?… А, знаю, знаю! Просто мне хотелось, чтобы твои самые красивые рубашки были разглажены моими руками. Тебе это неприятно? И ты не хочешь поблагодарить меня?

– Да кто же научил тебя гладить? И как это тебе в голову пришло?

– Один раз Хуан Анхель вернул твои рубашки служанке, которая их гладила: его хозяин, мол, недоволен. Я взялась помочь Марсе лине, чтобы все было хорошо.

Она, правда, и так не видела никаких изъянов, но под моим присмотром разгладила рубашки совсем безупречно, и потом ты больше никогда не возвращал их, даже если я к ним не прикасалась.

– Я тебе очень благодарен за заботу, но я и вообразить не мог, что у тебя хватит сил и умения орудовать утюгом.

– А у нас есть совсем маленький утюжок, и если обернуть ручку платком, рукам ничего не сделается.

– Ну-ка покажи.

– Да с ними ничего не случилось.

– Показывай, показывай.

– Они такие же, как всегда.

– Как знать…

– Вот смотри.

Я взял ее руки и погладил нежные, как атлас, ладошки.

– Видишь, ничего нет, – сказала она.

– Они могут загрубеть, как мои…

– А я не чувствую, чтобы твои загрубели. Как ты провел время в горах?

– Очень печально. Никогда не думал, что мой отъезд так огорчит их и что так тяжело мне будет прощаться со всеми, особенно с Браулио и девочками.

– А что они тебе сказали?

– Бедняжки! Они так плакали, что ничего не могли сказать, впрочем, слезы говорили больше, чем слова…, Но только не огорчайся! Я плохо сделал, что рассказал тебе… Лучше, если, вспоминая последние проведенные вместе часы, я буду видеть тебя такой, как сейчас, – твердой и почти счастливой.