Читать «О людях и самолётах 2» онлайн - страница 191

– А, Воробьёв, – сказал он, – зайди-ка!

Воробьёв зашёл и молча остановился перед столом.

– Про Снегирёву слышал уже, небось? Вот, натворила она дел! Командира уже в прокуратуру вызвали. Ну что за народ – бабы?! Никому, понимаешь, не давала, мне вот не дала, а тут – на тебе! Ни себе, ни людям! Она же в твоей роте числилась? – «комсомолец» покопался в ящике.– Ну, на карточку, на память.

Воробьёв взял учётную карточку и посмотрел на фотографию. На ней Танюша была совсем девочкой – ещё в школьной форме.

– Ну, чего уставился? – хохотнул «комсомолец». – А, ну да, ты же за ней тоже бегал… Ну так сходи к доктору, попроси, может он тебя к ней пустит на полчасика пока не зако… – «комсомолец» взглянул на Воробьёва и осёкся.

Тихое, назойливое гудение в голове Воробьёва переросло в визг, потом в грохот, он бросил карточку на стол и с разворота вмазал «комсомольцу» кулаком в лицо.

***

Прошёл месяц. В рапорте военный дознаватель написал, что «смерть младшего сержанта Снегирёвой наступила в результате неосторожного обращения со средствами бытовой химии», ведь родителям самоубийц пенсию не платят.

Майор Николаев, не дождавшись заменщика, сдал дела ВРИО и уехал в Германию. Полк начал готовиться к большим учениям с перебазированием и боевыми стрельбами и вскоре про Танюшу Снегирёву забыли.

Прочерк

Военкомат занимал третий и четвёртый этажи старинного доходного дома в центре Москвы. Судя по наглухо закрашенным дверям лифта, его отключили ещё во время Первой русской революции. Иван Александрович чертыхнулся и бодро начал восхождение, разглядывая диковатые по исполнению средства наглядной агитации допризывной молодёжи, о существовании которых за годы службы он успел позабыть. С плакатов взлетали самолёты и ракеты, вели огонь нарядные танки, а из ядовито-синих вод на сушу выходили десантные корабли. Всю стену пустой лестничной площадки занимал стенд, символизирующий нерушимое единство рабочего класса, колхозного крестьянства и трудовой интеллигенции. Рабочий класс был в синий спецовке и при штангенциркуле, трудовое крестьянство, как положено, прижимало к себе колосья пшеницы, а трудовая интеллигенция поправляла очки. Очки по замыслу художника, видимо, символизировали умственные усилия.

Все это плакатное великолепие пребывало в запустении, опытный глаз офицера сразу заметил оборванные уголки на одном стенде, следы расписывания шариковой ручки – на другом, пририсованные на чьём-то портрете усы – на третьем…

Вскоре Иван Александрович почувствовал, что поднимается, пожалуй, слишком быстро, он стал задыхаться, а у дюралевых военкоматовских дверей вынужден был остановиться, чтобы унять сердцебиение. Одышку Иван Александрович стал замечать за собой с полгода назад, и это его злило, потому что он привык не обращать на здоровье внимания и втайне гордился тем, что ничем никогда серьёзно не болел.

Дежурный по военкомату, капитан-связист, был увлечён решением кроссворда и на Ивана Александровича даже не взглянул. Иван Александрович, было, собрался сделать офицеру замечание тем холодным и язвительно-вежливым тоном, который он давно выработал в общении с подчинёнными и младшими по званию, но вспомнил, что он без формы. Иван Александрович вдруг представил реакцию этого капитана, которому выговаривает какой-то гражданский, и испытал от этого такую неловкость, что с ненужной силой дёрнул за ручку двери, стараясь поскорее войти внутрь. Дверь не поддавалась. Иван Александрович дёрнул ещё раз, дверь заскрипела, но не открылась. Капитан отложил газету, удивлённо глянул через стекло и нажал кнопку. Щёлкнул электрический замок, и Иван Александрович, красный от унижения, влетел в коридор военкомата.