Читать «Полина; Подвенечное платье» онлайн - страница 45

Александр Дюма

А через шесть недель я уже была женой графа Безеваля.

X

Свадьба была в поместье Люсьенов, в первых числах ноября; в начале зимы мы вернулись в Париж.

Мы жили все вместе. Матушка дала мне по брачному контракту двадцать пять тысяч ливров ежегодного дохода; пятнадцать тысяч осталось для нее; граф объявил почти столько же. И так дом наш был если не в числе богатых, то, по крайней мере, в числе самых изящных домов Сен-Жерменского предместья.

Гораций представил мне двух своих друзей и просил принять их, как братьев. Уже шесть лет их соединяли узы искренней дружбы, так что в свете их привыкли называть неразлучными. Четвертый человек из их братства, о котором они говорили каждый день и сожалели беспрестанно, был убит в октябре прошлого года во время охоты в Пиренеях, где содержал замок. Я не могу открыть вам имен этих двух человек, и в конце моего рассказа вы поймете почему; но иногда я буду вынуждена обозначать их, так что назову одного Генрихом, а другого Максимилианом.

Не скажу вам, что я была счастлива; чувство, которое я питала к Горацию, навсегда останется для меня необъяснимым; возможно, это было почтение, смешанное со страхом; впрочем, это впечатление он производил на всех, кто к нему приближался. Даже оба друга его столь свободные и фамильярные в общении с ним, противоречили ему редко и уступали всегда, если не как начальнику, то, по крайней мере, как старшему брату. Хотя оба они были ловкими во всех физических упражнениях, до его силы им было далеко. Граф преобразовал бильярдную залу в фехтовальную, а одна из аллей отводилась под стрельбу: каждый день эти господа упражнялись на шпагах или пистолетах. Иногда я присутствовала при этих поединках: тогда Гораций выступал скорее в роли их учителя, нежели противника; во всех этих упражнениях он сохранял то страшное спокойствие, которое он продемонстрировал, спасая Поля. Многие дуэли, заканчивавшиеся в его пользу, доказывали, что хладнокровие, столь редкое в критические минуты, никогда не покидало его. Cтранная вещь! Гораций оставался для меня, несмотря на искреннюю дружбу, существом высшего порядка, не похожим на других людей.

Что касается его самого, то он казался счастливым, по крайней мере, любил повторять это, хотя беспокойство, отражавшееся на его лице, часто говорило об обратном. Иногда страшные сновидения тревожили его сон, и тогда этот человек, столь спокойный и храбрый днем, переживал минуты ужаса, от которого дрожал как ребенок. Он объяснял это происшествием, случившимся с его матерью во время беременности: в Сиерре ее захватили разбойники и привязали к дереву; она видела, как зарезали путешественника, ехавшего по одной с ней дороге; из этого следовало заключить, что ему представлялись обыкновенно во сне сцены грабежа или разбоя. Также, скорее, чтобы предупредить возвращение этих сновидений, нежели от страха, он клал всегда, ложась спать, у изголовья своей постели пару пистолетов. Это сначала меня очень пугало; я боялась, чтобы он, в припадке сомнамбулизма, не выстрелил из них; но мало-помалу успокоилась и стала воспринимать это как предосторожность. Была и еще одна странность, которой я даже и теперь не могу объяснить себе: она состояла в том, что во дворе постоянно, днем и ночью, держали оседланную лошадь, готовую к отъезду.