Читать «Мой папа – Штирлиц (сборник)» онлайн - страница 112

– И ты лично с ними общалась?

– А как же. Например с твоей бабушкой.

– С Марусей?

В мамином взгляде мне почудилась тень раскаяния.

– Да нет. У тебя ведь еще одна бабушка была, мать твоего отца. Вот она и порассказала, как ей в лагере жилось. Чудо, что жива осталась! Она медсестрой была, после нескольких лет на лесоповале ее в туберкулезный барак перевели. Тысячи людей на глазах у нее погибли. И если уж кому я в жизни и верила, так это ей. Такого нарочно не придумаешь.

Мама помолчала и заговорила вновь:

– Понимаешь, Сталин хотел богом на земле стать, а для этого саму память о том, что было до него, надо истребить. Он ведь даже Ленина в сторону отодвинул, потому что не хотел ни с кем славой делиться. Но как же в целом народе память уничтожить? Для этого нужно было сделать так, чтоб люди даже детям своим боялись хоть одно слово о прошлом сказать. А те, кто не боялись, должны были на каторге умереть. И умерли. Миллионы. Но в рабов превратили не только их. Рабами стали и те, кто на воле остался. Даже мои родители. Впрочем, нет! Конечно, они боялись лишнее слово сказать, но человеческое достоинство отстаивали по-своему: не подписывали писем, клеймивших родных братьев как «врагов народа», не лезли на трибуну, не призывали к мировой революции. Большевики, а потом Сталин только ведь о ней и думали. Весь мир хотели завоевать, все человечество на колени поставить.

Никогда в жизни я не видела маму такой! Лицо ее было и скорбным, и вдохновенным. Оно светилось отвагой и решимостью. В ту ночь я не до конца поняла ее состояние. Лишь повзрослев, я догадалась, что в ту ночь, решившись наконец рассказать мне правду, она переживала, может быть, самые важные минуты своей жизни.

– А где она сейчас? – вставила я наконец вопрос, который давно уже вертелся на языке, да было страшно маму перебить.

– Кто?

– Да бабушка моя!

Мама виновато моргнула.

– Не знаю. Может, жива еще. Отец твой отказался ее признать, прогнал, когда она к нам в Казахстан приехала. Он не помнил ее. Ему ведь всего три месяца было, когда родителей арестовали. В колонии его приучили родителей ненавидеть, а тут вдруг мать из лагеря вернулась. Он так испугался! Подумал: «А вдруг снова всех сажать начнут? Тогда и меня заодно с ней».

Наконец-то мое негодование нашло достойный выход.

– Какой же он подлец!

– Да не подлец он, Оля, а несчастный человек. Сирота. Волчонок, выросший в клетке, который незнакомую руку кусает, даже если та его погладить хочет. Тебе этого не понять. Ты с родной матерью выросла. А он свою прогнал, хоть в глубине души потом и раскаивался. Когда ты родилась, я собиралась тебя Машей назвать в честь своей матери, а он меня опередил и назвал тебя Ольгой. Может, надеялся, что ему за это его грех простится.

– А дедушка где?

– Его я не видела, он погиб в первый же месяц после их с Ольгой Петровной ареста.