Читать «Инженеры Кольца» онлайн - страница 145

Иногда шел снег, иногда низко стоящее солнце осыпало золотом и голубизной бесконечность снежной пустыни, чаще всего все было просто серым.

На ночь мы уносили термометр в палатку, и, когда его утром выносили наружу, было интересно наблюдать, как указатель вращается в правую сторону (показания на гетенских циферблатах следует читать в направлении, обратном направлению движения стрелки), в одно мгновение отмечая снижение температуры на десять, двадцать, тридцать градусов, пока не останавливалась где-нибудь между минус двадцатью и минут пятьюдесятью градусами.

Один из нас складывал палатку, другой в это время укладывал на сани печурку, спальники и все остальное. Сверху мы укладывали палатку, после чего можно было надевать лыжи и впрягаться в санки. В нашем снаряжении практически не было никаких металлических деталей, но в упряжи были пряжки из алюминиевого сплава, слишком маленькие, чтобы их можно было застегнуть, не снимая рукавиц, а голые пальцы эти пряжки обжигали, будто они были раскалены докрасна. Мне нужно было быть очень осторожным и беречь пальцы, когда температура падала до минус тридцати, особенно если дул сильный ветер, потому что можно было удивительно быстро их отморозить. Ноги у меня, к счастью, никогда не мерзли, а это очень существенное обстоятельство для зимнего путешествия, когда час, проведенный на морозе, может обездвижить человека на неделю, а то и сделать калекой на всю жизнь. Эстравен вынужден был покупать мне снеговые башмаки без примерки, естественно, почти наугад, и купил их на размер больше, чем я ношу, поэтому я заполнял свободное пространство дополнительной парой носков. Мы пристегивали лыжи, быстро впрягались в сани, рывком сдвигали их с места, если полозья за ночь примерзали к снегу, и отправлялись в путь.

После обильных снегопадов утром нам приходилось тратить время, чтобы откопать палатку и санки из-под снега. Это было не слишком трудно, хотя груды отброшенного свежевыпавшего снега выглядели вполне внушительно. Все-таки они были единственными возвышенностями в радиусе сотен километров, единственным, что возвышалось надо льдом.

Мы шли на восток по компасу. Здесь направление ветра было нормальным — с севера на юг, от центра ледника, и день за днем он все время дул слева. Капюшон не был достаточно надежной защитой от такого ветра, и мне приходилось надевать снежную маску для защиты носа и левой щеки. Несмотря на эту предосторожность, один раз у меня все-таки замерз левый глаз, и я уже думал, что потерял его совсем, навсегда. Даже когда Эстравен открыл мне глаз, оттаяв своим дыханием и языком, я какое-то время этим левым глазом ничего не видел; вполне возможно, что там замерзло что-нибудь еще, а не просто смерзлись ресницы. В солнечные дни мы надевали гетенские защитные очки с узкими щелями, и ни один из нас не был поражен снежной слепотой. Кстати, и случая для этого нам не представилось. Как объяснял Эстравен, над центральной частью ледника, где тысячи квадратных километров снежной белизны отражают солнечные лучи, обычно образуется зона высокого атмосферного давления. Мы же, однако, в этой центральной зоне не находились, а были, скорее, на ее окраине, между нею и зоной внезапных, несущих осадки бурь, которые Лед систематически посылает на прилегающие страны к вящему их ограждению. Ветер с севера нес сухую солнечную погоду, но северо-восточный или северо-западный ветер приносил снег или вздымал уже выпавший сухой снег слепящими и жалящими клубами песка, как во время песчаной бури в пустыне. Иногда ветер почти стихал, и только у самой земли извивались его белые снежные змеи. И тогда небо становилось белым, воздух становился белым, солнце исчезало, исчезали тени, и сам Лед исчезал под нашими ногами.