Читать «Русская драматургия ХХ века: хрестоматия» онлайн - страница 260

Голос. Так уж и всякая? А если, к примеру, кто коленку расшиб?

Аркадий в страхе вертится на стуле, ищет собеседника. Но в комнате – по-прежнему пусто.

Аркадий. Колено расшиб? Г-м… Хороший доктор спросит так – «Зачем ты это сделал?»

Голос. Обнесло. По случайности. Так.

Аркадий (горячо). Не так. Случайностей не бывает. Все от головы. Колено зашиб – значит, сам, не осознавая того, себя наказал.

Изумление невидимки было таково, что он вынужден показаться. Появился он из-под большого круглого стола с зеленой скатертью, с кистями до полу. Край скатерти взлетел, оттуда показался – Илья Ильич Обломов.

Обломов. Наказал? Да за что?

Аркадий. Сделал что-то худое. И сам себя наказал.

Обломов. Я ничего худого не делал.

Аркадий (веско). Всякий человек в чем-нибудь да виноват.

Обломов молчит. Видно, что он согласен.

Позвольте, вы, наверное, что-то обронили? А оно под стол закатилось? Нашлось? Обломов. Нет.

Аркадий. Так, может быть, вам помочь? Обломов. Я ничего не ронял. Ничего не закатилось. Аркадий. А зачем же вы, позвольте спросить, залезли под стол?

Обломов. Япросто так здесь сижу. У меня здесь домик. Аркадий. Что?

Обломов, кряхтя, вылезает из-под стола. Поднимает руки над головой, сделав ладони углом – вид островерхой крыши.

«Я в домике!» Ну, так говорится. Если мы с вами, к примеру, в салочки играем, то нечестно меня салить, если я перед этим сделал так (ладони над головой) и сказал – «я в домике!»

Аркадий (в полной растерянности). Ну…

Обломов. Баранки гну!

Молчание. (Любезно.) Обломов. Илья Ильич. […]

Сцена вторая

На диване лежит Обломов. На нем халат (который мы не успели описать в первой сцене) – из персидской материи, настоящий восточный халат, без малейшего намека на Европу. Поместительный – можно дважды завернуться в него. Без всяких кистей и без талии, рукава – от пальцев к плечу все шире и шире. Он мягок, гибок, тело не чувствует его на себе, он покоряется любому движению тела. Туфли у Обломова мягкие и широкие.

Когда он, не глядя, опускает ноги с дивана на пол, то непременно попадает в них сразу. Возле него Захар, слуга Обломова. Захар с веником и совком для мусора. […]

Захар. Вот вы сердились, что письмо затерялось. А Захар его нашел.

Подает письмо Обломову.

Только вы его не читайте! Будете читать, – головка заболит, тошно сделается, кушать не станете. Завтра или послезавтра успеете – не уйдет оно.

Обломов, отмахнувшись, распечатывает письмо.

Обломов. Ишь, точно квасом писано. (Читает.) «Отец наш и кормилец, барин Илья Ильич. Доношу твоей милости, что у тебя в вотчине все благополучно. Пятую неделю нет дождей, яровое так и палит, словно полымем. Все, что есть, высохло аки прах. Горох червь сгубил, овес – ранние морозы, рожь кони вытоптали, улья высохли. О себе не заботимся – пусть издохнем, а тебя, авось, Господь помилует. Нынче еще три мужика ушли. Я баб погнал по мужей: бабы те назад не воротились. Все на Волгу, на барки ушли – такой нынче глупый народ стал, кормилец ты наш, батюшка, Илья Ильич! Холста нашего сей год на ярмарке не будет. Сушильню и белильню я запер и приставил Сычуга смотреть, да чтобы не стянул чего, я сам смотрю за ним денно и ночно. Другие больно хворают, иные пьют, и все воруют. Нынешний год пошлем доходцу немного, батюшка ты наш, благодетель, помене против того года. Только бы засуха не разорила вконец, а мы, разнесчастные, по ка мест живется, по та мест и жить станем! Аки зыхалу унесли так порхало дуде не бу пряснит-ся донесут щело».