Читать «Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву» онлайн - страница 122

Итак, после того, как директорша детского дома объявила, что все дети старше пяти лет будут переведены из Москвы в Белоруссию, мы решили откликнуться на просьбу Сали, на мольбы матери, которая чувствовала, что теряет своего сына. Диме уже исполнилось пять лет. Он родился 14 февраля 1934 года. Мы должны были оформить перевод Димы в нашу семью в отделении НКВД, под чьим присмотром был Димин детдом. Сара Чечик поехала со мной показать место. По дороге она сказала, что я должна помнить: это усыновление я делаю на свой страх и риск. Саля обратилась и к ней как к близкой подруге, но она не берет ребенка и не дает мне какого-либо совета ни за, ни против. Сара была старше меня лет на десять и имела представление о том, каково растить ребенка. В особенности чужого ребенка при живой матери, да еще в наших условиях жизни. Я попрощалась с Сарой и вошла в здание. Я стала ждать приема у ответственного за эти дела. Приемная находилась в длинном коридоре. С одной стороны комнаты, с другой – окна. В этом коридоре прохаживались еще три человека. Оказалось, что все мы ждем одного и того же человека. Двое из ожидавших, парень и девушка, были инструкторами или заведующими детских домов из различных районов. Когда они поняли, что они коллеги, между ними завязалась оживленная беседа, и они отошли в сторону. У двери остались ждать я и пожилая женщина. Оказалось, что мы пришли по похожему делу – усыновлению ребенка, родители которого находились в заключении. Мы тоже разговорились и отошли к окну. Женщина была еврейкой. Она пришла по делу усыновления своего племянника или удочерения племянницы. Она рассказала мне, как получила право посетить свою сестру в одном из лагерей заключения на далеком Севере. То, что она рассказала о жестоком отношении тюремщиков в этом лагере к арестованным женщинам, я не буду здесь излагать. Я не читала о таких случаях у Солженицына и не слышала от наших товарищей, вернувшихся из лагерей. Ее зять тоже сумел передать ей весточку о пытках, которым он, старый польский коммунист, подвергается в советской тюрьме. Меня поразило не то, что избивают человека, подозреваемого в шпионаже, а то, что эти избиения сопровождаются ругательствами «Жид!». «Представляешь себе, – сказала мне женщина, – в советской тюрьме служат антисемиты». Для меня это была первая весточка о положении арестованных в тюрьмах и лагерях заключения.

Пришла моя очередь зайти в комнату. За столом сидел пожилой человек в форме НКВД с суровым лицом. После двух-трех вопросов он выписал мне разрешение забрать Диму из детдома. Я была рада, что все прошло быстро и гладко, и поспешила покинуть это здание, которое после услышанного казалось мне логовом опасного и отвратительного зверя. Разрешение на Диму мы отдали в детдом и просили сообщить нам о дате отъезда в Белоруссию, чтобы подготовиться к взятию ребенка. Я была очень занята собственным младенцем и не посещала Диму. Кроме меня его навещали Сара и его нянечка. Мы были уверены, что нас известят ближе к отъезду. Напротив нашей кровати стояла колыбель Эрика, напротив шкафа – стол, и оставался только узкий проход между мебелью. В этой комнате, естественно, не было места для Диминой кроватки.