Читать «Рябиновый дождь» онлайн - страница 147

— Да, — промычал Милюкас, — но эти лекарства, которые Моцкус привозит вам, строго запрещено продавать без рецепта с печатью. Среди них есть даже ядовитые.

— Каждое лекарство — яд, — ответила Бируте. — И если он по моей просьбе помогает людям, что в этом плохого?

— Да, — продолжал мычать он, — но закон есть закон. Вы не отрицаете?

— Чего?

— Что он привозил вам такие лекарства?

— Я уже сказала. — Почувствовав какой-то подвох, Бируте испугалась и стала оправдываться: — Разве это противозаконно?

— А вдруг случится какое-нибудь несчастье? Скажем, отравление или даже смерть?

— Но эти лекарства выписывают врачи, только достать их трудно.

— Да, — он постучал карандашом, — но разве вы всегда раздаете их по рецептам?

— Если болезнь точно определена, если лекарства помогают… тогда к чему эти формальности?

— А если эти лекарства случайно попадут в руки здоровому человеку?

Она только после этого вопроса поняла, в чем ее подозревают, поэтому покраснела до корней волос, перепугалась и лишь спустя несколько мгновений, с трудом совладав с собой, спросила:

— Товарищ Милюкас, как вам не стыдно!

— Таковы мои обязанности, поэтому я и должен был спросить. Спасибо. — Сложив бумаги в планшетку, он пошел к Стасису.

И снова тишина, и снова поездки Марины, и снова беда Виктораса.

— Она уничтожила меня, — еще не переступив порог, сказал он.

— Но ты еще жив!

— Эта змея сожгла мою докторскую диссертацию. — Он выглядел, будто его приговорили к расстрелу: почерневший, немытый, взлохмаченный, в полуразвязанном, со съехавшим вниз узлом галстуке. — Дай мне холодной воды, — долго пил, а потом упал на диван и закрыл глаза.

— Не может быть.

— Не может, но это правда.

— Голову-то не сожгла. — Бируте еще пыталась утешить его. — Ведь ты все помнишь. Наверняка сохранились какие-то пометки, черновики…

Он ничего не ответил, и Бируте поняла, что Викторас сломился. Теперь он был страшно похож на нее, когда она, завернувшись в одеяло, пряталась по ночам в кустах и не знала, откуда ждать помощи. Моцкус уже был не Моцкус. И хуже того — он уже не принадлежал ей. Боясь сказать что-нибудь не так, она тихо вышла из комнаты, а когда вернулась, он все еще сидел с закрытыми глазами. Услышав ее шаги, он тут же заговорил о Марине:

— Есть женщины, которые любят мужа, но до тех пор не могут успокоиться, пока не завладеют его душой, а Марине даже этого мало: она стремится любой ценой уподобить меня себе. Слабая, она страшно хочет управлять и властвовать. Она может спокойно жить с человеком, только прибрав его к рукам, словно вещь. Днями напролет она может говорить о том, чем она набила холодильник, где достала тряпки, которые не попадаются ни в одном магазине, и не понимает, что все ее богатство — не цель, а только банальное средство чего-нибудь добиться в жизни. Она боится идеалов, поэтому и стремится заключить душу мужа в омерзительную, провонявшую стряпней золотую клетку… И если ты, потеряв терпение, хоть раз уступишь ей, тогда держись — для нее и этого будет слишком мало. Ее надо превозносить, обожествлять, но обязательно в доступной ей форме, иначе и тут она не обойдется без подозрений, без насилия, без цепей…