Читать «Рябиновый дождь» онлайн - страница 130

Витаутас Петкявичюс

Бируте перевели в родильное отделение. Она носила матерям новорожденных, пеленала их, радовалась счастью людей и все чаще и чаще спрашивала себя: а ради кого я живу? Кому буду нужна в старости?.. Увидев на лице первые морщинки, она перестала смотреться в зеркало, начала наряжаться, ходить на танцы, хотя мужчин, подходящих ей по возрасту, там не было: все молодые, все молокососы, по словам Тересе, одни сопляки…

Однажды такой сопляк подошел к ней и нагло сказал:

— Мамочка, пойдем потанцуем.

Щеки ее налились краской, и она ответила:

— С детьми не танцую.

— Простите, я не знал, что вы с ребенком, — отрезал наглец и тут же получил оплеуху от другого, еще более молодого.

Распорядители отвели их в другую комнату. Бируте стояла неподвижно, ждала удобного момента, чтобы уйти. Прошло, наверное, с полчаса, потом вернулся юный джентльмен и вежливо поклонился.

— Не обращайте на этого хулигана внимания, — танцуя, успокаивал ее мальчик, будто она была его соседкой, учительницей, старшей сестрой, только не равной ему по возрасту девушкой.

Бируте стало жаль и себя, и его. Когда они приблизились к двери, она вежливо поблагодарила юношу и ушла, твердо зная, что больше сюда не придет.

В больнице работали только женатые врачи и старушки сиделки, несколько шоферов, хромой завхоз и вечно пьяный истопник. Случалось, правда, что больные как бы нечаянно клали руку ей на колено и смотрели невинными, неприкаянными глазами, словно умоляя смилостивиться. А она должна была всем улыбаться, должна была быть ласковой и предупредительной.

Так шли дни, заполненные работой, а две непрошеные морщинки вокруг рта становились все глубже и отчетливее, тело наливалось ленью и тяжестью. Письма Стасиса приходили регулярно, как газеты: каждую среду и субботу. Она даже привыкла ждать их. Все-таки хорошо, что есть человек, который заботится о тебе и живет тобой. Она не выдержала и однажды ответила, написала, что хорошо было бы отметить пятую годовщину со дня смерти ее близких. Потом принялась считать на пальцах — какую годовщину? Оказалось, восьмую, поэтому она не стала отправлять письмо. Переписала его, на другой вечер бросила в почтовый ящик и передернулась — будто телок лизнул ее языком по спине…

Жолинас снова устроил для нее все как для какой-нибудь иностранки. Он был внимателен, предупредителен, а она, взволнованная поминальными речами, вдруг подумала: «А почему бы его не любить? Хотя бы ради детей. Ведь он мне ничего плохого не сделал, я сама во всем виновата…»

Это была первая уступка чувству страха перед одиночеством и смертью, охватившему ее в это время. Потом последовала другая, третья, пока однажды она не решила: «От судьбы не уйдешь. Если должно что-то произойти — пусть происходит быстрее. Ведь перед совестью и богом он уже мой муж».

А потом все покатилось как снежный ком. Приближалась свадьба. Она попросилась, чтобы ее перевели в сельский медпункт, поближе к дому. И вот настал день, когда они, усевшись, стали решать: «Того будем приглашать, того не будем, те друзья, эти родственники…»