Читать «Земля (сентябрь 2007)» онлайн - страница 55

Дом, как доломали, отвезли в другую деревню. Сначала это был, наверное, сельсовет. А потом отдали под клуб. Это я со слов отца знаю, он потом уже уходил на заработки как раз в те края и видел наш дом. А кладовая была кирпичная, ее разобрали и школу построили. Тогда как раз колхоз свое строительство организовывал, свою жизнь. Кирпич нужен был, а кирпича нигде, в области даже, не найти было. Вот наша мастерская на школу и пошла. Церковь еще была на горе, ее тоже разобрали.

А потом деваться было некуда, и вступил отец в колхоз. У меня справка есть из архива, там все напутано: «Отсидел восемь лет». Никакие восемь лет он не сидел. Год-полтора лес валил. Потом вернулся домой. А дома нет, ничего нет. Вот он пришел и сел писать заявление в колхоз. Еще у нас была промартель такая, делали сани, телеги, бочки. У этой промартели была договоренность с колхозом, чтобы мастеровых людей в нее отпускать. Вот он зимой там работал - в колхозе зимой какая работа? А летом всех с промартели снимали, и все они ехали на поле. Вот так он колхозником и был до самой смерти, пенсии никакой не заработал. Старик уже немощный, семьдесят девять лет, и работать не мог, и пенсию не получал. Ее тогда и не было, это Хрущев потом уже стал назначать пенсии колхозникам.

Е.В. У нас семья была большая. Нищие мы были. Отец умер, когда мне было девять месяцев. Мать одна нас поднимала. Была корова, лошадь была. Стали организовывать колхоз, а мать в него не пошла. Ей лошади было жалко. Что я, говорит, без лошади буду делать. Семья большая, то сена надо привезти, то еще что. Вот нас и стали обирать. Пришли как-то, а у нас ничего не было, только картошка. Выгребли всю картошку, ничего не оставили. Бабушка старенькая, говорит: «Ой, сынки, оставьте хоть на похлебоцьку!» А они выгребли все. И там еще у нас корзиночка стояла, в ней было штук пять яиц. Один говорит: вот я чего нашел, тут яйца. А другой ему отвечает: за чем пришел, то и бери, лишнего не трогай.

А потом, тоже ни за что, отобрали сундук. У нас была тетка, мамина сестра. Она вышла за вдового, а он был богатый раньше, у него от первой жены много добра осталось, сарафаны всякие, платки шерстяные. Тетка матери и говорит: ты давай у себя спрячь куда-нибудь, у вас искать не будут. Взяла и сделала из всего этого постель, матрас надела и привезла к нам. Положили на наш сундук. Потом все-таки к нам пришли искать их барахло. А мать неловко поступила: нас обыскали, сундук посмотрели, там, конечно, ничего нету, только материно приданое бедное, они-то другое искали совсем. И хотели уходить уже. Мать стала поднимать эту постель обратно на сундук, а постель-то тяжелая. Они сразу внимание обратили и все это отобрали, и сундук наш тоже отобрали. А на сундуке лежали мои валеночки, только-только их сваляли. Я как начала плакать: «Отдайте мои сапоги!» Мне их отдали, уж больно плакала. Вот так вот. Разоряли почем зря, ни за что, вдовую женщину. Я была у матери пятой, все девочки. Одна сестра была инвалидом. Она не росла, маленькой осталась, и язык во рту не помещался. Да бабушка старенькая. И все равно разорили. Есть было нечего. Мы все ели. И лебеду, и листья липовые. Корни какие-то копали, мама их сушила. Я еще с бабушкой ходила в церковь, она покойников обмывала. Как помрет кто, за бабушкой посылали. А она меня с собой берет, по поминкам, в церковь. Вот так и выживали. А потом уже, конечно, в колхоз вступили. Наше поколение было не счастным. И детство, и юность - все тяжело было.