Читать «Всё лучшее в жизни либо незаконно, либо аморально, либо ведёт к ожирению (сборник)» онлайн - страница 143

Леонид Наумович Финкель

Сколько я ни всматривался в даль памяти, вместо лица Клеопатры неотступно видел Рыжеволосую Венеру.

Дверь автобуса открылась, и туристы, которые собрались возле, один за другим скрывались в его чреве. Я еще какое-то время постоял на улице.

– Ну идите же… – махнула рукой женщина в белом. – Уже отправляемся…

На мгновение у меня возникло сильное предчувствие, что я впутываюсь во что-то неотвратимо-разрушительное.

– Поехали…

Я вдруг ощутил странное чувство неизмеримого голода, в котором был привкус еще одного чувства – страха, от которого само основание любви к ней шаталось в моем сознании.

Одно место в самом конце автобуса было свободным. Я сел, хотя меня переполняла жажда движения. Рядом со мной сидел седой усатый джентльмен с трубкой в зубах. Курить в автобусе не разрешалось, и он то и дело вынимал трубку и тоскливо постукивал по ней пальцем.

Я смотрел в окно. К вечеру город был одержим манией величия. Освещенные мягким земным светом тела домов, казалось, соприкасались, словно вырвавшиеся на свободу силы природы. Бронзово-зеленоватое солнце отливало металлическим блеском.

Что-то хлопнуло.

«Лопнула трубка у соседа», – решил я. Трубка лопнула и развалилась. Небольшая катастрофа между зубами. Но тут я увидел, как губа моего соседа отлетела в сторону. В голове у меня проскочило, помню, много мыслей, в то время как губа летела куда-то к потолку, затем ее догнало несколько ушей, а потом все это упало в угол, у окна. Я даже услыхал, как губа шлепнулась об пол. Там она лежала оторванная. Верхняя губа.

Здоровенный ее кусок с усами. Точно забрел в психушку…

Мир вокруг выгибался.

Хотелось вырваться и закричать от ярости и отчаяния, и я попытался выбить окна. Меня переполнял страх, а тут еще какой-то тип душил панка, обвешанного туалетными цепочками и в штанах из пластика, мужчина, одетый римским папой, ставил на колени парня в армейской куртке, на которой было написано: «Ленин жив, Ельцин здоров». И самое ужасное – та женщина в белом… Она упала на спину, и когда я над ней наклонился, выскользнула из трусиков, но чтоб подчеркнуть свою скромность, успела заколоть срамные губы булавкой.

Я был поражен цветом – ярко-красным.

Казалось, глаза проникли под кожу.

Была тяжесть от тошноты.

Изнемогал, падал вниз – никак не мог достичь пола.

В следующую минуту я разговаривал с каким-то мужчиной, у которого непрестанно съезжала на сторону голова…

Да, тот еще город!