Читать «Всё лучшее в жизни либо незаконно, либо аморально, либо ведёт к ожирению (сборник)» онлайн - страница 141

и светлые серые глаза под густыми бровями,

которые я вижу и тогда,

когда мне говорят: «Александрия».

Я шел и видел поэта в его жилете из золотой парчи. И его друга – Максимилиана Волошина в греческой тунике, в сандалиях на босу ногу, с пышной рыжеватой шевелюрой, которую сдерживает золотой обруч.

Красивые черты лица, густая борода…

Челита решила во что бы то ни стало найти Мусейон, от которого – увы! – даже плана не осталось. И побродив по набережной, где торговали кожаными бумажниками, дешевыми браслетами, инкрустированными металлом, который выдается за серебро, чучелами акул и огромными лобстерами, мы отправились на пляж, благо оба мэра выделили день для отдыха.

…Мы шли по длинной, изогнутой линии пляжа. Она полунасмешливо следила за мной, неотрывно, почти нагло чего-то ждала от меня. Я молчал. Кожа впитывала последние тусклые лучи солнца и ласковую вечернюю прохладу. Я чувствовал: тот проклятый шалаш стоит между нами. С какой-то пугающей отрешенностью я смотрел на нее. Я понял, что никогда не смогу дотянуться до нее, никогда не смогу прижаться к ней, избавиться от наваждения того послевоенного вечера, странного шекспировского спектакля и шалаша, в котором наша компания так радостно провела вечер, забыв его навсегда…

«Нет, никогда, никогда, никогда», – шептал какой-то внутренний голос. И вдруг она наклонилась и поцеловала меня – поцеловала с вызовом, прямо в губы. Я задыхался, но ее сильный рот искал мои губы, а ее грешные смуглые руки искали мои…

Банальность ситуации ужаснула меня, но она, угадав мои мысли, неожиданно сказала:

– Ты думаешь, я просто хочу заняться любовью? Господи! Да я объелась уже всем этим… И ты…

Нервный насмешливый смех прервал ее.

Я понял: наши безудержные бестолковые чувства пробили проход к какому-то тайному знанию. И что эти знания – за пределами видимого и понимаемого…

Я бросился в море, долго плавал, так что Челита стала окликать меня. Волны накрывали с головой, пока я выходил на берег. Челита была завернута в черную простыню, точно безумие водрузило над бушующим морем свой стяг. Издали ее можно было принять за арабку.

Простыня тут же захлопала на ветру. И мне казалось, это хлопанье заглушает шум моря и ветра. Впервые я видел Челиту взволнованной. Она прильнула ко мне.

И в эту минуту ничто не было так странно, как моя нагота на ветру. Все было так, будто я покинул землю, тем более что теплый шквальный ветер дул призывно.

И здесь, на берегу моря мы «сожгли корабли». Я хотел понять: страшно мне или я действительно люблю ее. Любил всю жизнь. И только боюсь: не смеется ли она надо мной? И вместе с тем в каждом из нас билась радость, более сильная, чем любое желание. Радость, в которой мы утопали, была настолько велика, что мы не могли говорить друг с другом, мы были в полном изнеможении. И ждали только одного: подарить друг другу свой последний вздох. Она была нагой, растрепанной, с впавшими глазами, но глаза эти были прекрасны.

Мы любили и страдали. И горько наслаждались своим страданием. То, что каждый из нас хотел сказать другому, было соразмерно пустоте вокруг нас.

Мы были обнаженными, чувствовали себя такими, жар любви окончательно раздел нас, наконец мы сжались калачиком на песке. И тут она не выдержала и сказала трагикомическим тоном разочарования:

– Мне слишком плохо, чтобы говорить…