Читать «Зима в горах» онлайн - страница 87
Джон Уэйн
— Да, у меня есть на то причина.
— Что же, послушаем.
— Я хочу обладать вами.
— Не говорите глупостей, — сказала она с вдруг прорвавшимся северным акцентом.
Он снова отхлебнул из бокала.
— Почему же это глупости?
— Потому что я замужняя женщина с двумя детьми.
— Но вы замужем не за тем человеком. Ваше замужество не приносит вам счастья.
Вместо ответа она нагнулась и подняла с пола свою сумочку. Он думал, что она ищет сигарету, чтобы выгадать время, и, пока будет вынимать ее из сумочки и раскуривать, решит, как ответить на его наскок. Но, к его удивлению, она извлекла из сумочки очки в толстой темной оправе, надела их и внимательно посмотрела на него.
— Зачем это вы?
— Хочу рассмотреть ваше лицо, — сказала она. В этих очках с толстой темной оправой, с этой челкой черных волос она походила на беззащитного ребенка с тонким личиком. Глаза ее сквозь стекла очков были совсем как у обиженной совы. — Я слишком тщеславна и потому редко ношу очки. Но они нужны мне, если я хочу что-то рассмотреть. А свет здесь не очень яркий.
— Он и не может быть ярким в арендованной квартире, — сказал он.
— Не уходите от темы разговора. Я хочу отчетливо видеть ваше лицо, так как это может дать ключ к пониманию того, что происходит у вас в уме и почему вы вдруг вздумали говорить о моем муже и моем браке.
— О, — сказал он, — в таком случае можете снять очки. Никаких тайн тут нет. Я могу вам совершенно точно сказать, что у меня на уме. — Но, еще произнося эти слова, он подумал о том, что едва ли сумеет объяснить все достаточно ясно не только для нее, но даже для себя самого.
— Ну, так скажите. — Но очков она не сняла.
— Я одинок и далеко не счастлив. Не думаю, чтобы во мне говорила излишняя жалость к себе — я стараюсь объективно смотреть на вещи. Жизнь моя подошла к голому открытому ветрам перекрестку, и я не знаю, каким путем дальше следовать. Я могу создать себе уютную жизнь, но от одного уюта не станешь счастливым. Я потерял цель в жизни.
— А что же случилось, почему вы ее потеряли?
— У меня умер брат. Он был человек больной, и я ухаживал за ним.
— Очень жаль, конечно, что он умер, потому что вы, видимо, любили его. Но для вас это, конечно, явилось избавлением?
— Вот это-то как раз и трудно объяснить.
— А вы попытайтесь, — сказала она, откидываясь назад.
— Я жил с Джеффри вовсе не потому, что был единственным человеком, который мог бы ухаживать за ним. Многие могли бы это делать, причем более квалифицированно и лучше, чем я. Он часто раздражал меня, и порой я совсем не годился для ухода за ним. — Он помедлил, затем продолжал: — Когда я сказал, что Джеффри был больным человеком, я постеснялся употребить более точное слово. На самом деле он был невропат, душевнобольной. У него была поражена психика и нервы.
— Он что — таким родился?
— Нет, это все война. — Он снова помолчал. — Об этом мне бы не хотелось говорить.
— Если вы не расскажете, как же я пойму?
Он повернулся к ней.
— А вы хотите понять?
— Вы же хотите, чтобы я поняла, правда?
Он кивнул.
— Пожалуй, все, что вам надо знать, в основном это то, что мои родители умерли в войну и мы с Джеффри остались одни, причем он уже тогда был тяжело болен. В свои хорошие дни он мог сам одеться — разве что какую-нибудь пуговицу оставит незастегнутой, — мог более или менее донести пищу до рта, но совершенно не в состоянии был на чем-либо сосредоточиться или удержать хоть что-то в памяти. И я знал, что, если отдать его в какую-нибудь лечебницу, его будут лишь обмывать и обтирать, как кусок неопрятной человеческой плоти. Правда, я никогда всерьез не думал отправить его в такое заведение. Он был нужен мне не меньше, чем я ему.